Сторонники проведения реформ эпохи поздней империи наталкивались на яростное противодействие со стороны значительной части элиты, вызванное ее почти религиозной приверженностью традиции. Реформаторы пытались подсластить призывы к модернизации лозунгами вроде: «Китайское учение в основе, западное учение для решения прикладных задач». Другие не принадлежащие к западному миру империи XIX века, такие как Османская империя на восточных рубежах Европы, сумели добиться модернизации с гораздо меньшими усилиями. Япония с ее Реставрацией Мэйдзи также продемонстрировала способность восточного общества к реформированию.
Несмотря на все вышесказанное, не стоит обманываться скоропалительными выводами об обособленности «китайского менталитета», основанными на истории политического консерватизма элиты. На рубеже XX века, в период направленного против иностранцев и поддержанного императрицей Цыси боксерского восстания, десятки тысяч китайских бедняков, таких как мой прапрадед Чау Касам, эмигрировали в Северную и Южную Америку и страны Карибского бассейна в поисках работы. Империя уже не в состоянии была удерживать их взаперти, и они воспользовались открывшейся возможностью. Обыкновенные китайцы были открыты внешнему миру, пусть даже этого нельзя было сказать об их правителях в Пекине.
Необходимо также заметить, что письменность, этот оплот китайской культуры, значительно упростилась в наше время. Теперь изучение языка дети начинают с пиньинь, системы передачи звуков китайского языка с помощью букв латинского алфавита. Китайцы также используют пиньинь как вспомогательное средство для набора иероглифов при отправке сообщений на мобильные телефоны и печатании на компьютерах. В 1950‑х годах традиционная иероглифика была упрощена за счет сокращения количества составляющих иероглиф элементов. Несмотря на выражаемое некоторыми сожаление о прерванной этим упрощением культурной традиции, мало кто из китайцев, пользующихся новой системой письменности в повседневной жизни, желал бы вернуться к прошлому.
Японцы также внесли свою лепту в формирование языка, и довольно значительную, как бы яростно ни отрицали этот факт многие современные китайские националисты. В период после Реставрации Мэйдзи японские ученые заимствовали множество выражений из классического китайского языка и использовали их для обозначения таких современных западных понятий, как «общество», «экономика» и «окружающая среда». В конце XIX века, когда китайцы стали ездить в Японию, чтобы изучать там новые научные дисциплины, они вывезли эти термины обратно в Китай. Современные китайские диалекты, кроме того, обильно пересыпаны английскими словами[6].
Итак, мы видим, что вопреки легенде китайская культура вовсе не произросла в уже полностью сформировавшемся виде на берегах Хуанхэ, на протяжении столетий она подвергалась влияниям извне. Она менялась исторически иногда путем адаптации различных элементов, иногда — вследствие революционных изменений в обществе. Современный национализм в сегодняшнем Китае является столь же мощной силой, как конфуцианство в древности. Лекции Сунь Ятсена «Три народных принципа» (кстати сказать, вдохновленные Геттисбергской речью Авраама Линкольна) сейчас являются частью китайской политической культуры ничуть не в меньшей степени, чем «Суждения и беседы» Конфуция. Китайская культура к тому же гораздо разнороднее, чем принято думать. Население различных частей этой громадной и разноликой страны имеет часто резко противоречащие друг другу традиции и мировоззрение. Таким образом, справедливее было бы говорить о множестве взаимодействующих культур Китая, нежели о единственной доминирующей системе ценностей или едином образе жизни.
Между тем отношение Китая к собственной истории весьма противоречиво. Порой страна отрекается от прошлого, в других случаях, наоборот, отождествляет себя с ним. Иногда правительство выказывает величайшую почтительность к национальному наследию, вынося смертные приговоры тем, кто контрабандно вывозит из страны древности и художественные ценности; в других обстоятельствах оно проявляет культурный вандализм, как в случае, когда пекинские власти снесли перед Олимпиадой 2008 года исторические переулки-хутуны. Не менее противоречивы и взгляды обычных китайцев. Они любят поговорить о том, какой они древний народ, и, казалось бы, поддерживают идею о собственном великом «чувстве истории», однако в другое время они будут подчеркивать «новизну» своей страны и говорить о необходимости преобразований, чтобы сравняться с Западом.
6
Это характерно прежде всего для диалекта Гонконга, до недавнего времени бывшего британской колонией, где широко распространен английский язык. В целом для китайского языка типично создание из уже существующих элементов новых слов для новых понятий, а не заимствование из других языков. —