Выбрать главу

Вы не поверите, но буквально только что на ОРТ, в передаче «Доброе утро» , ведущая с очень уместной фамилией Чернуха задала своему гостю, разработчику молодежных одежд, следующий вопрос: «Что такое российская мода — анахронизм, насмешка над убогой жизнью или попытка приподняться над серостью наших будней?»

Молодежь наша, по какому-то здоровому инстинкту, к газетам достаточно равнодушна, новости почти не смотрит. И правильно делает — сберегает психику. В отличие от насквозь политизированного поколения своих родителей, основная масса молодых, если верить опросам, политикой не интересуется. Это делает честь их проницательности. Политика для них — это тусовка не шибко грамотных, не каждый день моющих голову тучных и склочных мужчин в дурно сшитых костюмах, сделавших своей профессией попытки прорваться к власти. Говорят, кстати, что нелюбовь к политике есть признак здорового и развитого общества. Не преждевременно ли появление такого признака у нас? Может быть. Но не забудем, что молодежь в любом обществе каким-то верхним чутьем довольно точно улавливает векторы его развития и соответственно строит систему предпочтений, планирует свою жизнь. Еще 3–4 года назад шли разговоры, будто молодежь отворачивается от образования. А в 1999 в ряд вузов конкурс достиг 15 человек на место. Молодежь вновь пошла на технические специальности, чего, кажется, никто уже и не ждал. Сегодня в России 264 студента на 10000 жителей, тогда как лучшая цифра советских времен равнялась 220 (рост на 20 %).

Среди нас, слава Богу, еще живут миллионы свидетелей предвоенной и послевоенной нищеты и голодухи. Конечно, для большинства из них эта пора сейчас милосердно расцвечена красками их молодой жизни, а день сегодняшний они видят сквозь мрачные очки старости, и все же, разговорившись с человеком, не так уж трудно добиться от него почти объективных сопоставлений. Но даже признав, что было тогда по-настоящему худо, не в пример нашему времени, мой добрый знакомый из народных мудрецов Тихон Ильич, «ровесник Октября» , как он сам продолжает себя называть, все же отдает должное и «преобразователям природы»  — это у него такое имя для коммунистов. «Эти-то, преобразователи хреновы, — говорит он, — пока брюхо до колен не отрастили, вперед смотрели бодро. Помнишь, у Макаренко, Антон Семеныча, как полагалось: не пищать! Нытик, это был последний человек, а сегодня, выходит, первый. Чудеса!»

Я понимаю Тихона Ильича так: вплоть до войны каждый жил надеждой — один, что вот ужо возведут Дворец Советов да Ленина наверх взгромоздят, и наступит обещанный рай; другой — что скоро все это кончится, потому что сколько же может такое продолжаться? И эти разные надежды грели почти одинаково. А после войны, в сиянии победы, пришло чувство, что хуже чем было, уже не будет, может быть только лучше — значит, движемся, пусть и медленно, но вперед и вверх. Власти умудрились поддерживать иллюзию этого вектора еще лет двадцать после того, как всякое движение иссякло. Сегодня, когда есть и вектор и движение, когда идолище поганое околело, действует какое-то странное табу на радость по этим поводам.

«Позитива не бывает, — говорят наши газетные и телевизионные редакторы независимо от формальной политической ориентации, — бывает реклама» . Наверное только психоаналитик поймет, какие подавленные фантазии, связанные с босоногим пионерским детством, комсомольской ячейкой и бородатым марксизмом формируют тайные фобии этих людей, заставляют придумывать смердяковские заголовки. Не будем думать об этом. Будем помнить другое. Сеять уныние — великий грех. Пессимизм — способ жить, не получая от жизни никакого удовольствия.

Оглянемся и удивимся

Забавно, но никто как бы не замечает — одни искренне, другие притворно — насколько поразительны итоги последних 10–12 лет нашей истории. Даже неловко напоминать, что сегодня в нашей стране либеральная конституция, многопартийность, оппозиция, парламент, неподцензурные (и какие неподцензурные!) СМИ, неподцензурное книгоиздательство (и какое!), независимый суд, свободный въезд и выезд, создана законодательная основа местного самоуправления. В стране взлет гуманитарного образования, свобода предпринимательства и любой частной инициативы, полная культурная свобода, а главное — свобода как таковая, свобода без прилагательных, к которой мы так привыкли, что перестали ее замечать, как здоровый не замечает здоровья. Каждый день, выходя из метро «Кропоткинская» , я вижу воссозданный Храм Христа Спасителя и каждый день не могу до конца поверить в чудо.

Благодаря России преодолен раскол Европы, ликвидирована Берлинская стена, с тоталитарной изоляцией покончено, остановлена гонка вооружений, резко сокращены ядерные арсеналы. Далее, как ни стараются сегодня в странах Восточной Европы об этом забыть, каждая из них избавилась от коммунизма не сама по себе, она была избавлена от коммунизма Москвой, вплоть до прямой режиссуры событий. (Не замечательно ли, что ни слова, ни вздоха благодарности Москва ни от одной из этих стран не дождалась?) Все это свидетельства такой оглушительной победы либерализма, о какой невозможно было даже помыслить в середине 80-х без того, чтобы тебя не подняли на смех. Либерализма в истинном смысле этого слова — не в том извращено-кадетском значении, о котором речь уже шла выше. Если слова «либеральный»  и «либерализм»  невозможны в данном констекте без оговорок, все же оставим их на правах условно-общепонятных терминов.

После такого беспримерного рывка всегда неизбежен некоторый откат, таков универсальный закон общественного маятника. В этот откат вписывается и чеченская война, и замедление реформ. Но такие вещи почему-то редко понимают нетерпеливые люди, задающие тон в нашей публицистике. Для них формирующаяся российская демократия — всегда «псевдодемократия» , а обретенные нами свободы — всегда «псевдосвободы» . Они уверенно (кто же, мол, оспорит очевидное) рисуют современную Россию как продолжение СССР, «только еще хуже»  (а в СССР, по контрасту, находят, чем дальше, тем больше достоинств), как страну «коммунистической Думы»(и в прошлой-то, якобы «красной» , Думе КПРФ имела лишь 29 % мест, что уж говорить о нынешней![73]), как страну, подверженную «имперскому синдрому» . Где они его выкопали? Если сегодня провести всенародный опрос: «Желаете ли вы, чтобы Россия объединилась с бывшей советской республикой такой-то?» , из 14 «республик» , уверяю вас, будут отвергнуты двенадцать или даже тринадцать. Украина может пройти, а может и не пройти.

Много радости приверженцам басни об имперской России доставили демонстрации весной 1999 года у американского посольства в Москве связи с войной НАТО против Югославии. Впрочем, не им одним тогда показалось, что неадекватные действия НАТО могут привести к неадекватной реакции российского общества. Но не привели. И, как теперь понятно, не могли привести. Более того, согласно опросам, коммунисты за первые недели апреля сильно съехали вниз по популярности, пропустив вперед антивоенные партии «Яблоко»  и «Отечество» . Уж не потому ли это произошло, что совпало со временем весеннего призыва в армию?

Может, это и упрощение картины, но тенденция именно такова — и в том, что касается недавних (но обнищавших) собратьев по СССР, и относительно перспективы сколько-нибудь серьезного, а не только словесного, конфликта с НАТО из-за Сербии. Кто-то скажет: тенденция мещанская. Однако слово мещанин по-французски звучит как «буржуа» , а именно буржуа совершают буржуазные революции. Россия сделала свой цивилизационный выбор, и это буржуазный выбор — нравится это антибуржуазно настроенным интеллектуалам или нет. Точнее, это возврат к давным-давно сделанному цивилизационному выбору, это отказ от модели, которая не принадлежала к какой бы то ни было среди известных цивилизаций. Подспудная подготовка к смене цивилизационного вектора шла в СССР все советские годы, и этот процесс ощущался незашоренными наблюдателями начиная с 50-х годов. Во второй половине 80-х процесс вырвался на поверхность и привел к падению коммунизма.

вернуться

73

19 декабря 1999 года (сама дата выглядит очень символично) самое большое поражение потерпели не кто-нибудь, а экстремисты-антизападники, антилибералы, изоляционисты. Это не бросается в глаза, но легко выявляется сравнением результатов партий, не прошедшие пятипроцентный барьер в 1995 и 1999 годах (см. статью А.Верховского в "Русской Мысли"  от 6 января 2000).