Русалки заманивают моряков гибнущего корабля. Иллюстрация Луизы Энн Сент.
Рейксмузеум, Амстердам
Но волосы ее были цвета пены морской, и профиль ее вырисовывался в лучах угасающего света дня, и слова ее звучали как молитва, поэтому он только кивнул в ответ.
Если бы он протянул к ней руку и двумя пальцами держал бы ее манжету, кто мог бы это увидеть? И если бы они просидели вдвоем до темноты, кто мог бы об этом рассказать?
КОРАБЛЬ
Однажды русалка влюбилась в статую, которая украшала нос корабля и откололась в шторм; русалка оттолкнула тела погибших и поплыла, удерживая статую в своих руках.
Волосы у статуи струились по плечам, как у самой русалки, и руки точно так же были сжаты в кулаки, и на лице, так походившем на лицо русалки, застыло выражение торжества, а из-под края одежды выглядывали две вытянутые ступни, одна поверх другой, как у распятого Христа.
«В каждом земном создании, — подумала русалка, — таится дух и ждет освобождения», — и она поцеловала деревянные губы.
Она отдала свой голос ведьме в пещере; а ведьма протянула ей нож и сказала: «Вот и прекрасно».
Ножом она разрезала собственную плоть на две части. Потом она побрела по берегу, и песчинки терзали ее ноги словно тысячи ран, пока она не дошла до первого попавшегося дерева и не упала на колени от усталости.
Окровавленными руками она отдирала кору и под корой узнала древесные волокна своего возлюбленного, тогда она зарыдала от счастья и стала целовать шелковистую древесину. А одинокое дерево протянуло ветки навстречу прекрасной русалке.
Но русалка была легкомысленна. День — вечный соперник моря, и как только рассвет коснулся берега, русалка обернулась брызгами пены морской; дерево же, орошенное кровью и слезами, умерло от горя, все так же протягивая руки к своей возлюбленной.
Дерево так и осталось согнутым; мне видно его из окна, возле которого я пишу эту повесть.
Вторая история случилась весной, когда деревья покрываются листвой, а птицы строят гнезда на скалах.
(Она часто приходила к стене, и ноги ее покоились на телах, лежавших в этой земле под таким тонким слоем почвы, что их легко было вытолкнуть сквозь траву.
Его печаль была осторожной, скрытой в осторожном сердце, и ухаживать за ней нужно было так же осторожно, как за могилой.
Множество листов бумаги было выхвачено у нее из рук, пока не сложилась правильная история.)
Вода у подножия утесов зеленая, такая же зеленая, как воды ее родного дома.
После первой истории она часто видела, как Мэтью выходит из школы на прогулку и в полной неподвижности стоит на тропе, ведущей к морю, а она не может отвести от него глаз.
Она не представляет, как это ему удается при таких резких ветрах в этой местности.
Порой он хмурится, порой закрывает глаза.
Глаза у него темные, такие темные, как будто счастье никогда не проникает в них. Она думала, что он скрывает собственное горе, пока он не сказал ей, что печалится о сказочной русалке.
(Некоторые истории были насильно вырваны из ее рук; другие истории просто невозможно исправить.)
Сотни раз Мэтью начинал искать ее рассказы, пока не появилась новая история.
Он понял, что этот день настал, по тому, как трепетали ее пальцы, задержавшись на обложке чуть дольше, чем следовало, как будто она все еще колебалась.
Как только уроки закончились, он развернулся и обходным путем направился в кабинет математики, чтобы остаться в одиночестве и быстро прочитать рассказ, удерживая листок дрожащими пальцами.
(Она никогда не описывала внешность русалок; он полагал, что у них должны быть зеленые глаза и волосы цвета пены морской, а их белые кисти мелькают над волнами, когда русалки плывут по океану.)
Он захлопнул книгу с рассказом и, словно талисман, прижал ее к груди, крепко зажмурившись.
Бумага сохраняла запах соленого моря, он глубоко вдохнул этот аромат и ощутил боль в пальцах, как будто ими он отдирал кору от дерева.
Он опоздал на математику; и все время, пока ивовый прут хлестал его по рукам, он глядел в окно на поднимавшийся прилив.
Он стал невнимательным. На уроках он сидел, глядя в сторону моря; он рассматривал низкорослые деревья и готов был поклясться, что видит загибающиеся внутрь ветки.
Страницу с рассказом он сложил пополам и хранил в нагрудном кармане куртки. Если он начинал волноваться, он касался рукой отворота куртки, чтобы почувствовать лежащий там лист бумаги.