На уроках анатомии они изучали строение насекомых и лягушек, и рыб, и птиц, кожа с которых была снята, как кожура с фруктов, и все органы аккуратно подписаны.
Он рисовал тюленей, их мышцы и кости, а также жир, окружавший полость с внутренними органами. Еще он рисовал людей: группы мышц, приводившие в движение руки и нижнюю часть живота.
По ночам он разрезал рисунки надвое и клал половинки рядом.
(Да, такое возможно, думал он, Природа мудра; и он пытался определить, до какого места русалка расчленила себя надвое, прежде чем смогла ходить.)
Порой он наблюдал из окна библиотеки за фигурой в темно-сером платье, двигавшейся по тропе, слишком близко спускавшейся к морю, и снова и снова повторял слова, обращаясь к оконному стеклу и едва шевеля губами.
Следя за ней, он не чувствовал страха; если волны поднимутся и сметут ее в море, то он выбежит на скалы, кинется в воду и будет искать ее там, пока не найдет.
Он воображал, как его рот будет прижиматься к ее рту, пока к ней не вернется дыхание; он повторял про себя: «Бездна бездну призывает».
Атлас лежит на ее столе рядом с глобусом.
Разумеется, там он в полной безопасности; что за удовольствие мальчишкам стащить латинский текст.
Если Мэтью занимается в классе, когда там никого нет, кто станет задерживаться и следить за ним? Кому интересно смотреть, как он листает страницы и заучивает наизусть острова и атоллы?
Его тетрадь наполнили рисунки русалок, сделанные чернилами. Он знает куда больше об истинной природе вещей, чем создатели карт, и его сирены дышат жизнью.
У них хвосты марлинов и тюленей; волосы их расстилаются по поверхности воды, когда они подплывают к телам утопленников.
(Он никогда не рисует кораблекрушения; корабли его не волнуют, они уже затонули.)
Волосы у русалок похожи на пену морскую, а губы их приоткрыты.
Руки ее дрожат, когда она рассматривает русалок.
(И в самые жуткие моменты ей хочется вытащить нож и резать и резать себя надвое.)
Не делай этого, пишет она на полях. Она пишет самым мелким почерком: это было предупреждение; говорила же я, что ты потеряешь рассудок.
Рисунки слишком похожи на реальность; у каждой русалки ее лицо.
Через два дня он оставил на ее столе вот это.
Он испещрил страницу волнами до черноты. Посреди шторма русалка — белая и пустая — обнимает моряка с темными волосами.
Руки его бессильно поникли в ее объятиях; он уже не дышит; слишком поздно.
(Она видит, как он неподвижно стоит на тропе, ведущей к морю; он всматривается в ее окно.)
Она пишет: это не для тебя.
(Волны слишком темны, чтобы писать на них; поэтому она пишет на теле русалки и словно татуировками покрывает ее торс, волосы, открытый рот.)
ГЛУБЬ
Однажды русалка влюбилась в смерть.
В бурю люди падали с корабля. Русалка подхватила одного из них и прижала ладонь к его кричащим губам, чтобы ощутить их тепло. Когда он затих, она стала плавать среди мертвых тел, кончиками пальцев закрывая им глаза, и сквозь плотные веки она больше не могла видеть их глаз.
Она целовала их руки; она уносила каждого из них как можно дальше и смотрела, как они погружались всё глубже в темную воду и ноги их колыхались подобно водорослям, а лица их спали, спали.
За ними тянулись розовые разводы, там, где кровь выступала из ранок на коже, оставленных ее острыми ногтями.
Русалка не могла забыть лица утопленников; их лица не давали ей заснуть, они сводили ее с ума, и она понимала, что не будет ей покоя, пока она не избавит людей от страданий.
И тогда она сказала: «Вот и прекрасно».
Русалочка спасает принца. Иллюстрация 1914 г.
Fairy tales and other stories. London; Toronto: Oxford University Press, 1914
Она долго плыла, оставив знакомые воды далеко позади. Она следовала за бурями, где бы ни тревожили они воды, и благодарно собирала мертвых в свои объятия, отправляя их на дно после солоноватого поцелуя прямо в губы.
А если бури наконец стихали и если за мертвых некому было печалиться, она подплывала как можно ближе к берегу, ощущая в воздухе соленые слезы, и махала всем скорбящим, приглашая их в глубины моря.
Она все еще ищет кого-то; она манит меня в море: я вижу ее сквозь окно, когда рассказываю тебе о ней.