Сюжетной тканью ранних сказаний о сироте явились мифические предания и сказки о похождениях героев по иным мирам, о борьбе их с вредоносными силами. В эскимосских и чукотских сказках о сироте мы обнаруживаем, например, мотивы космогонических представлений о природе, о мироздании, о содружестве и кровном родстве человека и зверя. Отдельные сюжеты сказок о сироте представляют собой прямое использование сюжетов животной сказки (ср. здесь № 36, 37).
В ранних сказках о сироте сохраняется еще доброжелательное отношение родственников и соседей к сиротам, свидетельствующее о соблюдении на первых порах социальной дифференциации старых обычаев равенства всех членов общины. Так, например, эскимосская сказка «Брат и сестра» начинается словами: «Жили девочка и мальчик — брат с сестрой. Сестру звали Тайкынаун, брата — Тайкыгыргын. Жили они в селении Нуткан. Много было в нем жителей. Помогали они сиротам, приносили им мяса, чтобы те не голодали»41. Однако сироты и в подобной ситуации, когда на помощь приходит не община, как ранее, а отдельные семьи, сами стремятся выйти из униженного положения, чтобы добывать еду самостоятельно. Им помогают одерживать победу над соседями находчивость, трудолюбие и чудесные звериные помощники — горностай и сова.
В чукотских сказках о сиротах герой часто подвергается угнетению со стороны своих дядьев-насильников, лишь один из которых заступается за него. В сказке «Сирота» (№ 30) герой помогает своему доброму покровителю-дяде отнять у вредоносных кэле похищенную жену. Чудесными помощниками сироты выступают травинка, напутствующая его на подвиг, и сделанная дядей стрела, указывающая путь в логово кэле. В сказке отражаются космогонические представления о границе света и отверстии в земле, через которые видны горы иного мира, где обитают вредоносные кэле. В основе сказки «Белая медведица» (№ 63), повествующей о сироте, жившем со своей бабушкой, лежит распространенное у приморских жителей Чукотки мифическое предание о брачном союзе охотника и белой медведицы. Здесь вместо охотника выступает сирота, которого уносит в море на льдине и которого спасает чудесным образом белая медведица. В благодарность за спасение сирота женится на медведице, которая, сняв шкуру, становится белотелой женщиной. Рождение медведицей двух сыновей — человека и медвежонка, а также фантастические похождения героя-сироты в стране белых медведей — все это свидетельствует о мифологической основе ранних сказаний о сироте, связанных с анимистическими и тотемическими представлениями.
В сказаниях о сироте позднего периода с особенной силой подчеркивается их социальный аспект, отражающий новые общественные отношения, возникавшие в связи с зарождением имущественного неравенства среди приморских охотников и оленеводов. Морально-этические нормы, сложившиеся в условиях первобытной общины, претерпевают в новых условиях существенные изменения. Героические подвиги обретшего силу сироты теперь направлены на искоренение насилия и несправедливости, чинимых старшинами и богачами-насильниками.
Чукотские и азиатско-эскимосские сказки о сироте трудно дифференцировать по принадлежности их тому или иному народу. Сказки на один и те же сюжеты бытуют как у чукчей, так и у эскимосов. Это объясняется как многовековой общностью материальной и духовной культуры приморских жителей — азиатских эскимосов и чукчей — и их тесными хозяйственными и культурными контактами с чукчами-оленеводами, так и причинами конвергентного развития в одинаковых экологических и социальных условиях существования этих народностей. Большинство сказок о сироте, записанных у чукчей, имеют параллели или варианты в фольклоре азиатских эскимосов.
Очень мало сказок о сироте в корякском фольклоре и совсем они не отмечены собирателями в ительменском фольклоре. Данное обстоятельство свидетельствует о возможных истоках этого вида устного творчества в палеоэскимосском фольклоре, поскольку сходные сюжеты отмечаются в ранних мифических преданиях у различных территориальных групп эскимосов Аляски, Канады и Гренландии.