А в этой клетке стоит антилопа-гну. Мускулистая и стройная, воплощение силы и молниеносной быстроты. В ней слились воедино лошадь и олень, единорог и грифон! Я читаю, что этот экземпляр — гордость зверинца, поскольку гну вымерли. Вымершая гну, одинокая, неистовая, так и не прирученная до конца своего рода.
В самой последней клетке стоит страус в жалком облачении. Я долго смотрю на него. Злая, общипанная птица; в ней нет ни на два эре обаяния.
— В моих глазах, — говорю я страусу, — ты лишь стадия развития, начальная стадия, с которой начали развиваться все птицы. До чего же ты похож на птенца — обрубленный нос со щетиной в ноздрях, глаза навыкат. Ноги у тебя твердые, мозолистые, какие-то обглоданные. Когти — будто каменные осколки, грудная кость плоская, как доска. Однако тебя надо остерегаться. Шея отвратительно голая. Ужасно неряшливый вид. Ноги у тебя, повторяю, затвердевшие и засохшие, ты напоминаешь мне человека, ненавидящего меня. Скажи что-нибудь, ответь мне — никак, ты, бескрылый, хочешь убить меня своим молчанием? Я вижу, как твой мозолистый язык шевелится в грязном клюве… Правда, что ты питаешься дверными ключами? Погляди-ка, вот маленький ключ от английского замка, сможешь проглотить его? Давай сюда клюв, вот так, ты не можешь просунуть его дальше сквозь железные прутья, смотри, я держу его всего в полудюйме от тебя, вонючее всеядное…
Страус долго слушал, как я издеваюсь над ним. Время от времени он моргал глазами. Но эти проклятые глаза глядели на меня и сквозь синие веки.
Зловоние стало еще резче бить в нос, послышался шум — бренчали миски, стучали кости, лязгали зубы, звучали монологи злых и печальных хищников, измученного, подневольного зверья.
Хромой тигр заиграл когтями на цитре — взял аккорд на прутьях клетки, — оскалив зубы, он запел тихим, сдавленным голосом под аккомпанемент цитры:
Меня смотритель рыжий Железной вилкой бил. Язагнан, я унижен, Я плачу в бессильной ярости.Я еще постоял, насмехаясь над страусом. И тут он вдруг решил уничтожить меня. Не проронив ни звука, он ушел в самый темный угол клетки и спрятал голову.
ГУРА
Был час между ночью и утром, когда все живое спит, когда тишина усыпляет даже преступников и ночных птиц, овладевает ими, как и всеми на земле. Время отворачивает от нас свое лицо. Воздух становится серым. Однажды я спал в номере отеля на Монмартре и бестелесно ощущал глубину пространства за окном, оно было бесконечно…
С юга на поле, промокшее от ночной влаги, приполз туман. И когда облако остановилось над краем пашни, от него оторвался клочок, он медленно закружился и завис в воздухе, словно его повесили на гвоздь. А облако поплыло дальше, к другим мокрым полям.
Это на землю вернулась Гура. Что-то тянет ее сюда, какие-то давние воспоминания, связанные с этой убогой заброшенной пашней.
До самого восхода солнца над землей дрожит холодная волна заморозка, она крадется по полям, и все маленькие капли становятся снежинками. Солнце взойдет и осветит заплесневевшую инеем землю.
Гура пока еще стоит, не шевелясь, опустив голову, словно никак не может вспомнить, что ее держит здесь. Под конец она, тряхнув головой, словно стряхивая с себя что-то раз и навсегда забытое, начинает скользить над землей, поднимаясь все выше и выше.
Гура одинока. Она обитает на грани дня и ночи, медленно плывя над землей. Всюду, где она появляется, ее встречает тишина. Если на своем пути Гура видит кладбище, она задерживается здесь, покуда ее не застигнет рассвет. Она слышит, как мертвые в могилах закрывают глаза, эти звуки похожи на стук капель — так стучат капли, обгоняя друг друга.
Вот холодная, унылая земля тихо зазвенела, зажурчала, и мертвецы в пустых гробах запели ясно и отчетливо.
Гура взмывает ввысь и летит на запад к городу, лежащему во мраке. Неподалеку от него возле болота стоит одинокий домишко, Гура влетает туда и зависает под потолком. Это заброшенный хлев. Когда встает солнце, сюда сквозь щели в дощатых стенах проникает солнечный свет. Полоски света веерами ложатся на мокрый пол, освещают соломинки и травинки. В углах сквозь щели проглядывают бледные ростки трав. Кажется, что они караулят кого-то возле дома и заглядывают внутрь. Лучи света разрезают темноту, соединяются в большие пучки. Мрак рождает огромные фигуры, вот снаружи он сгустился в какое-то круглое тело, вот обрел форму глаза, а вот в дом заглядывает какое-то существо, стоящее на четвереньках, можно умереть со страха, глядя на него.