Завершил Георгий Валентинович свою статью вновь ссылкой на Бакунина, для которого «сам Маркс представляется оппортунистом, поддавшимся влиянию буржуазии». Вот и Ленин, по словам Плеханова, использует логику анархизма. Но «в призывах Ленина к братанию с немцами, к низвержению Временного правительства, к захвату власти и так далее, и так далее наши рабочие увидят именно то, что они представляют собой в действительности, то есть — безумную и крайне вредную попытку посеять анархическую смуту на Русской земле.
Русский пролетариат и русская революционная армия не забудут, что если эта безумная и крайне вредная попытка не встретит немедленного энергичного и сурового отпора с их стороны, то она с корнем вырвет молодое и нежное дерево нашей политической свободы».
Но именно благодаря отходу от догм марксизма Ленин совершил, казалось бы, невозможное: воспользовался анархической смутой (ее Плеханов не заметил) и со своими сторонниками взял власть в свои руки. Произошло это всего лишь за небольшой отрезок времени — от марта до октября. Поистине мистическое осуществление гоголевского «мартобря»!
Ленин ни в коей мере не был анархистом. По складу характера и ума его точнее назвать диктатором. Склонность русского народа к анархии была, с его точки зрения, серьезным недостатком. Но Владимир Ильич ощутил, а может быть, и осознал, что в России воцарилась анархия, подорвавшая основы государственной власти. Этим он и решил воспользоваться.
…Гоголевский Поприщин, с которым сравнил Плеханов Ленина, возомнил себя в бреду королем Испании. А Ленину суждено было стать во главе значительно более крупной державы — Российской Федерации, преобразившейся в Советский Союз.
Вновь повторю: такое стало возможным потому, что Февральская революция не установила и не укрепила капитализма в условиях буржуазной «демократии», точнее сказать, плутократии (господства богатых). Иначе бы твердая власть победившего «эксплуататорского» класса без труда подавила вооруженное восстание большевиков. Такая сила не успела окрепнуть, ибо в феврале 1917 года в России восторжествовала анархия.
Вряд ли допустимо говорить о гениальном прозрении Ильича, верно предугадавшего это самое «мартобря». Как мы знаем, он провозгласил начало гражданской войны во всей Европе, неизбежный крах европейского империализма, победу пролетариата, начало новой эпохи в результате всемирной социалистической революции…
Что из этого свершилось? В сущности, ничего.
Не исключено, что он допустил преувеличения, стремясь вдохновить слушателей и читателей, увлечь их глобальными масштабами грядущих преобразований общества, открыть перед ними величественные перспективы и т.п. Но в любом случае он верно оценил ситуацию с точки зрения возможности захвата власти.
Впрочем, он оговаривался, что призывает «ввести» не социализм, а лишь контроль Совета рабочих депутатов за общественным производством и распределением продуктов. Кроме того, предложил создать революционный Интернационал (в связи с мировым процессом), изменить название партии с «социал-демократической» на «коммунистическую» (в связи с дальней целью социальных преобразований).
Миф о Февральской буржуазной революции укоренился в учебниках по истории России—СССР и в общественном сознании. Он не соответствует реальности уже потому, что от февраля до октября 1917 года так и не оформилось единовластие буржуазного Временного правительства. И дело не только в недостаточном развитии капитализма в России. Главное: с самого начала именно народные массы определяли ход событий.
На это ответ вроде бы очевиден: большевики не только не могли свергнуть самодержавие, но и не собирались в обозримом будущем это делать. Для такой акции у них не было ни сил, ни средств, ни возможностей. Об этом свидетельствует сам факт, что ни Ленин, ни его ближайшие соратники не принимали участия в Февральской революции.
В статье, опубликованной 7 апреля 1917 года в «Правде», Ленин отметил: «Своеобразие текущего момента в России состоит в переходе от первого этапа революции, давшего власть буржуазии в силу недостаточной сознательности и организованности пролетариата, — ко второму ее этапу, который должен дать власть в руки пролетариата и беднейшего крестьянства».
На следующий день Л.Б. Каменев в редакционной статье «Правды» представил эти выводы как необоснованное личное мнение автора: «Что касается общей схемы т. Ленина, то она представляется нам неприемлемой, поскольку она исходит от признания буржуазно-демократической революции законченной и рассчитана на немедленное перерождение этой революции в революцию социалистическую».
Но у Ленина не было сказано о немедленном переходе к власти Советов рабочих и солдатских депутатов. Он не заявлял (по крайней мере гласно) о праве большевиков на власть, а намекал своим соратникам, что следует внедряться в Советы всех уровней. Эту его негласную установку быстро осознало и приняло большинство большевистского руководства (первыми были Сталин и Зиновьев; Каменев остался при своей точке зрения). Владимир Ильич имел в виду перспективу. Не возражая против Учредительного собрания, главным лозунгом определил: «Вся власть Советам!» В отличие от других партий большевики упорно выступали за мир и против Временного правительства. Такая политика привлекала на их сторону часть представителей других левых партий, а также позволяла завоевывать авторитет в массах солдат и рабочих.
В начале июня состоялся I Всероссийский съезд Советов. Из 882 делегатов с правом решающего голоса большинство получили эсеры (285), чуть меньше — меньшевики (248). У большевиков было всего 105 делегатов. В остальном были представители небольших партий (150) и 45 беспартийных.
При таком раскладе сил сохранялась анархическая ситуация. Выступая на второй день съезда, министр почты и телеграфа меньшевик Церетели заявил: «В настоящий момент в России нет политической партии, которая говорила бы: дайте в наши руки власть, уйдите, мы займем ваше место. Такой партии в России нет». Раздался возглас Ленина: «Есть!» Вряд ли кто-то из присутствовавших воспринял такое заявление всерьез.
Итак, даже при всем желании большевики тогда не могли прийти к власти. По канонам марксизма, им не следовало бы и стремиться к этому. Прежде должен укрепиться буржуазно-демократический строй, а капиталистическая система — пройти пик своего развития, чтобы рабочий класс стал мощной социальной силой. Тогда он и придет к власти.
Один из большевистских лидеров, А.И. Рыков, заявил, когда обсуждали тезисы Ленина на конференции РСДРП(б): «Откуда взойдет солнце социалистического переворота? Я думаю, что по всем условиям, обывательскому уровню инициатива социалистического переворота принадлежит не нам. У нас нет сил, объективных условий для этого».
Да, объективных условий было маловато, зато имелись субъективные. Вдобавок никто не мог заранее знать, в каких комбинациях они соединятся через некоторое время. Судьба общества подобно судьбе личности в немалой степени зависит от стечения обстоятельств.
Интересная деталь: позже, в сентябре 1917 года, В.И. Ленин в статье «Грозящая катастрофа и как с ней бороться», упомянув, что прошло «полгода революции», продолжил: «…которую иные называют великой, но которую пока что справедливее было бы, пожалуй, называть гнилой» (этот пассаж он опустил в печатном тексте).
С таким взглядом на Февральскую революцию не согласились бы многие большевики, не говоря уже о меньшевиках, эсерах, анархистах… Впрочем, у одного человека, судя по его дневниковым записям, было сходное мнение. Он писал: «Болото — кругом. Ни на что нельзя опереться… Трехсотлетняя власть вдруг обвалилась… Представьте себе, что человека опускают в густую, липкую мешанину… И не республика, и не монархия… Государственное образование без названия». Это слова Василия Шульгина.