Начало 1930-х годов, как предчувствовал Маяковский, вызвало кризис не только в сельском хозяйстве, которое требовалось срочно, со все той же революционной катастрофической быстротой перестраивать на индустриальный лад. Затем над страной нависла угроза нового социального переворота: заявили о себе набравшие силу и власть «победоносиковы». Их устраивал лозунг, предложенный Н.И. Бухариным: «Обогащайтесь!»
Но через новые испытания, через две волны террора, когда вторая смела тех, кто вызвал первую, страна вновь возродилась, окрепла, превратилась в сверхдержаву. И помог в этом, как мне кажется, новый миф: о великом русском народе.
Существует политология. Как следует из названия — наука о политике, то есть сумма соответствующих знаний на основе фактов и логики.
Если исходить из такой предпосылки, политическое пространство уподобляется шахматной доске, где действуют фигуры разного достоинства. Такое понимание стало преобладающим во второй половине XX века. Недаром антисоветчик и русофоб Збигнев Бжезинский, советник правителей США, назвал одну из своих книг «Большая шахматная доска».
Странным образом популярность политологии совпала с прискорбным обмельчанием ведущих политических деятелей почти всех ведущих мировых держав. И не только нескольких конкретных личностей, но и целого сонма их помощников и советников. Почему так получилось? Выскажу несколько соображений, имеющих отношение к теме данной книги.
Напомню стихотворение Валерия Брюсова, обращенное к юному поэту:
Эти заветы в значительной степени относятся к искусству политики. Сочувствие действительно может сильно повредить политическому деятелю. Слишком часто ему приходится быть беспощадным. Правда, непомерный эгоизм характерен лишь для некоторой части политиков — почти исключительно буржуазного толка или соответствующей идеологии. Они, обуреваемые честолюбием, порой способны на грандиозные авантюры подобно Наполеону Бонапарту.
Другую часть представляют политики, беззаветно преданные идее. Это служение для них сродни религиозному подвигу. Так религиозные средневековые фанатики Западной Европы могли сжигать на кострах сотни тысяч людей да и сами готовы были отдать свои жизни во имя веры. Идейные политики обычно беспощадны и тоталитарны. Их обобщенный образ — Великий Инквизитор — раскрыт Достоевским в романе «Братья Карамазовы».
Политика, рассматриваемая как проявление научной мысли, имеет в виду только одну и, пожалуй, не главную сторону дела. Не случайно выдающиеся политики ею не занимались в таком аспекте. Для них первостепенное значение имеет не анализ предыдущих политических событий, а выработка стратегии и тактики в конкретном месте и в данный, неповторимый период времени.
Можно возразить: разве не следует тщательно анализировать уроки прошлого? Профессиональный шахматист в отличие от любителя запоминает огромное количество дебютов, миттельшпилей и эндшпилей, выбирая наилучшее продолжение той позиции, которая сложилась на доске. Во многом этим и определяется его успех. Разве не так?
Да, в игре, к тому же достаточно примитивной и в значительной степени механистичной (недаром ее быстро и успешно освоили компьютерные программы), подобный анализ может играть решающую роль. В жизни все происходит иначе.
Политическая ситуация в мире и в какой-либо стране может повторяться в отличие от шахматной партии только в самых общих чертах. Для философского осмысления исторического процесса черты сходства имеют существенное значение. Но для принятия конкретных решений такие сопоставления могут оказаться не только бесполезными, но и вредными.
Политический деятель должен оценивать ту или иную ситуацию не только в общих чертах, но и в деталях, да еще с учетом конкретных «игроков» — союзников и соперников. Это напоминает динамичные спортивные командные состязания типа футбола или более интеллектуального баскетбола, где сложные решения приходится принимать при острейшем дефиците времени.
Недостаточно искушенный или не слишком сообразительный политик склонен действовать по шаблону, полагаясь на мнения советников. При этом оцениваются только ближайшие последствия данных решений. Стремление достичь ближайших результатов — особенность политиков нашего времени и вообще стран буржуазной демократии.
Великий государственный деятель порой вынужден пренебрегать ближайшими целями, допуская тактические промахи. Он озабочен не только решением текущих проблем, но и стремится реализовать стратегические планы, рассчитанные на годы и десятилетия вперед. В этом отношении монархическое правление при феодальном или социалистическом (народно-демократическом) строе имеет явные преимущества.
Не имея твердых дальних ориентиров, политические лидеры постоянно заводят свои народы в тупик, болото или смертельно опасные провалы. И когда любители ближайших выгод восторгаются крушением «коммунистической утопии», это не только подло, но и глупо. Ведь и Полярная звезда недостижима, однако она остается надежным ориентиром.
Ну а каким образом подобные общие рассуждения соотносятся с темами данной книги?
У нас речь идет о мифологических версиях исторического процесса. А это уже само по себе связано с эстетикой, чувством прекрасного.
Что же такого эстетического, прекрасного в политике? Ее принято называть грязным ремеслом, искусством обманывать противников и даже партнеров, а также обольщать сторонников, наивных граждан.
Да, преобладают политики-демагоги. Но даже в этом нечистом деле они используют не только риторические приемы, но и художественные образы, способные поразить, привести в восторг слушателя. Едва ли не все мифы революционного времени и классовой борьбы созданы такими политиками или их популяризаторами.
Революционный порыв требует идейной «подпитки». Громкие лозунги, грандиозные мифологические образы заставляют сильнее биться сердца, воодушевляют на подвиги. Они не обращены к холодному рассудку и под его пристальным взглядом тускнеют и гаснут. Героическим периодам революций требуются эпические образы. Полвека назад раздавалось гордое: «Широка страна моя родная». Теперь скромненько выпевают: «Маленькая моя страна». Какое время — такие песни.
На примере трагичной судьбы Ленина можно видеть, как деградирует политический деятель под ударами тяжелого заболевания нервной системы. Оно сузило политический диапазон, ослабило способность оценивать текущую ситуацию в контексте не только ближайшего, но и отдаленного будущего, подвигло на простейшие решения и советы.
Исступленно, другого слова не нахожу, выступал Ильич против русского великодержавного шовинизма, обвиняя в нем двух грузин (Сталина и Орджоникидзе) и одного поляка (Дзержинского). Почему бы тогда не привести хотя бы парочку русских фамилий? Получается, что данный порок не характерен именно для русских!
Вопрос даже не в самой идее. Возможно, у Ленина сложилось такое субъективное, личное мнение. Но он даже не заметил, насколько нелогичны его доводы. Выходило, что он выступал не за равноправие наций, а за расширение прав национальных меньшинств. Но тогда о какой народной демократии может идти речь, если у представителей преобладающей нации прав и привилегий меньше, чем у нацменов?
К чему это приводит в перспективе, видно на примере хрущевской реабилитации «репрессированных народов». Казалось бы, дальновидному политику следовало подчеркнуть справедливость таких репрессий как ответ на пособничество фашистам и массовые убийства многими представителями этих народов во время Великой Отечественной войны не только коммунистов, но и вообще русских. Но ради сиюминутных политических целей Хрущев представил эту высылку чудовищной и преступной акцией Сталина (можно было бы это считать проявлением великодержавного шовинизма!).