Случайно ли, что уже к 1970 году косыгинские реформы окончательно захлебнулись и Совет Министров с Госпланом СССР начали обсуждать меры, принятые затем в правительственном постановлении от 21 июня 1971 года «О некоторых мерах по улучшению планирования и экономического стимулирования промышленного производства». В частности, были возвращены директивные показатели по росту производительности труда, по инновационному развитию (производству новой продукции) и т. д. Сам А. Н. Косыгин начал «искать виноватых», обвиняя в «торпедировании реформы» неких противников, среди которых легко угадывался его будущий преемник на премьерском посту Н. А. Тихонов, а также «военнопромышленное лобби» во главе с Д. Ф. Устиновым, занимавшим в то время должности члена Политбюро и секретаря ЦК КПСС, курировавшего оборонную промышленность47.
Как видим, с начала реформы прошло более пяти лет, но ни ее плодов, ни конвергенции не просматривалось. Но Запад, тем не менее, продолжал убеждать Москву в том, что они обязательно появятся, настоятельно уговаривая продолжать курс, губительность которого все яснее начинала осознаваться многими в советском руководстве, на которых — знакомая ситуация! — сразу же вешали ярлыки «консерваторов» и «ретроградов». Происходившее вокруг косыгинских реформ все более напоминало генеральную репетицию «перестройки», предпринятую уже не Хрущевым, а после него. Повисает в воздухе и вопрос о роли Л. И. Брежнева, имя которого в связи с перипетиями реформы практически не упоминается. Воцарившееся при этом «первом лице» несвойственное прежде «коллективное руководство» оказалось ширмой, прикрывавшей расширявшуюся вакханалию безвластия и преобразовательного «зуда», помноженную на упразднение существовавшей при В. И. Ленине и И. В. Сталине персональной ответственности за результаты деятельности ответственных должностных лиц. Поразительно: косыгинские реформы, провозглашавшиеся средством борьбы с хрущевским «волюнтаризмом», «субъективизмом» и «прожектерством», на деле привели к их умножению, разбалансировав не только экономическую, но и социальную систему СССР. Одним из их наиболее значимых негативных результатов стал рост цен. Далеко идущие последствия имела и начавшаяся погоня предприятий за прибылью и, как следствие, игнорирование ими технологического развития. Про удар, нанесенный системе морального стимулирования, являвшейся в те времена самостоятельным мотивационным фактором ускорения развития, и говорить не приходится.
Понятно теперь, как само использование чуждого и противостоящего нам проектного языка подрывает национальные интересы и ведет к сдаче позиций? На чужом языке просто нельзя, не получается внятно сформулировать ни собственные интересы, ни обусловленную ими позицию. Ведь именно с косыгинских реформ у нашей страны начались по-настоящему серьезные проблемы в экономике! Какую роль в этом стратегическом выборе сыграл Римский клуб, точнее — интерес к нему в советской партийно-государственной верхушке? Почему не удосужились выслушать противников перехода к хозрасчету, а ведь их было предостаточно? (Взять хотя бы академика В. М. Глушкова — автора проекта ОГАС — Общегосударственной автоматизированной системы учета и обработки информации, которая, в случае реализации, способна была вывести СССР в мировые лидеры в сфере информационных технологий.)
Как умудрились в советских верхах не обратить внимания на очевидные проблемы в той же американской экономике, которые в 1971–1973 годах превратились буквально в зияющие провалы? Почему не использовали эти провалы для того, чтобы пересмотреть взятый в 1965 году курс, все более демонстрировавший неадекватность, и навязать стратегическому противнику свои правила игры? Или в представлении тех, кто принимал решения в «брежневском» Кремле, США к тому времени уже не являлись «стратегическим противником»? Ну и чего же тогда удивляться эпистолярному «подарку» от Рейгана в виде знаменитой «империи зла»? Сами же позволили так с собой обращаться.
Заострим внимание и еще на одном моменте, непосредственно к нашей стране не относящемся. А именно: на заботе о «бедных развивающихся странах», на стезе которой по плану Печчеи в совместном экстазе должны были слиться СССР и США. «Совместном» — значит, на американских условиях. А как иначе, если дальше основатель Римского клуба безапелляционно утверждал, что «<...> в ближайшем будущем одни Соединенные Штаты останутся на гребне волны прогресса, оставив позади все другие страны, в том числе европейские»56. Это ведь не прогноз был, а сценарий. И ничем другим подобное утверждение в 1965 году по определению являться не могло.
56
Римский клуб. История создания, избранные доклады и выступления, официальные материалы / Сост. Гвишиани Д. М., Колчин А. И., Нетесова Е. В., Сейтов А. А. М., 1997. М., 1997. С. 326.