Достигнув высшей точки процветания, Эдди неожиданно терпит моральный и финансовый крах. От него отворачивается Ллойд, не пожелавший все же заниматься бандитским ремеслом; от него уходит девушка, которую он искренне полюбил; его предает Джордж, захотевший сам встать во главе предприятия. Разразившийся же в 1929 году экономический кризис и отмена вскоре сухого закона привели Эдди к полному банкротству. Нищий и опустившийся, он топит свое поражение и горе в вине, пока его не убивают парни Джорджа...
Смерть настигла Эдди на церковной паперти. Этот символический кадр выглядел наивным и даже немного смешным, как и всякая дань избитым идейным и художественным канонам буржуазного кино. Немало в картине и других штампов, свойственных рядовым уголовным драмам. Но успех произведения у зрителей объяснялся прежде всего тем (не говоря здесь об умелой режиссуре и хорошей актерской игре), что оно показывало, а главное, осуждало условия жизни, которые неизбежно порождают преступления и преступников. Выбор Бартлетом жизненного пути, его возвышение и падение явились образным отражением некоторых типических черт и закономерностей буржуазного строя. Преступность естественна для этого строя, где человек человеку - враг и конкурент в борьбе за место под солнцем.
Фильм «Бурные двадцатые годы» был поставлен в 1939 году, однако его актуальность для наших дней не уменьшилась, а еще больше возросла: газеты всего мира полны тревожных сообщений о небывалом усилении гангстеризма на Западе. В тех же Соединенных Штатах количество преступлений за последние шесть лет удвоилось и растет почти в семь раз быстрее, чем численность населения. Социальные истоки преступности косвенно вынужден был признать даже президент США Джонсон, который в послании конгрессу от 8 января 1964 года писал о безработице и бедности миллионов американцев как о важнейшей национальной проблеме и отмечал «неспособность обеспечить нашим согражданам благоприятные возможности развивать свои способности». А в феврале 1967 года президент Джонсон вынужден был выразиться еще более конкретно: «беззаконие... неуклонно растет и захлестывает каждую улицу, каждый переулок в каждом населенном пункте». Преступный промысел занял в Соединенных Штатах место, которому может позавидовать любая другая из сфер капиталистической деятельности: по доходности он уступает только... сталелитейной и нефтяной промышленности. Населению страны этот промысел обходится примерно в 15 миллиардов долларов ежегодно.
Резкий рост организованной преступности происходит и во многих других странах. В международных масштабах действуют банды, специализирующиеся на контрабандной торговле наркотиками, подлогах, выпуске фальшивых денег. Созданная Международная организация уголовной полиции (Интерпол) имела в 1966 году картотеку на 300 тысяч преступников и приметы подозреваемых 930 тысяч лиц. Как тут не вспомнить слова Карла Маркса: «Должно быть, есть что-то гнилое в самой сердцевине такой социальной системы, которая увеличивает свое богатство, но при этом не уменьшает нищету, и в которой преступность растет даже быстрее, нежели количество населения».
Гангстеризм как неотъемлемая составная часть общественной жизни капиталистического мира непосредственно влияет, естественно, на развитие и распространение соответствующей тематики в кинематографе. Однако характер и смысл трактовки этой тематики в большинстве случаев таков, что истинный круг социальных проблем сильно сужается и грубо искажается.
В одних случаях в уголовных фильмах открыто пропагандируется торжество буржуазной законности и правопорядка, всесокрушающая сила и мудрость которых призваны оправдать существование огромного полицейско-чиновничьего аппарата (а попутно и замаскировать его настоящее предназначение - охрану интересов правящих классов). Именно такова идейная сущность, как мы видели, португальской картины «Три зеркала». Двойников ее не перечесть. Им противостоят лишь немногие единицы. Из известных нашим зрителям исключений, помимо фильма «Бурные двадцатые годы», можно вспомнить также французскую картину «Веские доказательства» режиссера Кристиана Жака (с участием Марины Влади, Бурвиля и Пьера Брассера), где в какой-то степени разоблачаются лживость и несправедливость буржуазного правосудия.
Во многих случаях, однако, защита существующих правопорядков проводится в более завуалированной форме, чем в «Трех зеркалах». Полностью игнорируя социальные истоки изображаемых преступлений, такого рода фильмы объясняют их исключительно особенностями натуры, психики определенной категории людей, не вскрывая опять же корни такой психики. (О моральных выродках в данном случае речь не идет, поскольку они выступают героями не уголовно-детективных произведений, а всевозможных фильмов ужасов.) Их тенденция прямо противоположна направленности фильма «Бурные двадцатые годы: обелить общество и взвалить вину на человека. Нередко эта задача решается почти незаметно для зрителя, как, например, в картине «Джи-мены», что в переводе с английского значит «сыщики».