Применил бы он его и в самом деле против Дона или еще кого-нибудь — вопрос спорный, но в тот же миг Миштиго заткнул большим пальцем свою бутылку с кокой и ударил ею Хасана за ухом. Тот рухнул ничком, и Дон подхватил его, а я выковырял нож из его пальцев. Миштиго же вернулся к своему занятию и допивал коку.
Интересная церемония,— заметил веганец.— Никогда бы не заподозрил, что в этом здоровяке скрываются такие сильлые религиозные чувства.
Это лишь доказывает, что никогда нельзя быть чересчур уверенным, не так ли?
Да,— он показал на зрителей.— Они все пантеисты, правда?
Я покачал головой.
Первобытные анимисты.
Какая разница?
Ну, этой только что опустошенной бутылке предстоит занять место на алтаре, или, как его называют, пе, в качестве сосуда для Анжелсу, поскольку она вступила в тесные мистические отношения с этим богом. Именно так смотрит на происшедшее анимист. А пантеист мог бы просто немного расстроиться из-за того, что кто-то является на его церемонию без приглашения и создает беспорядок, вроде только что устроенного нами. Пантеиста такое могло бы побудить принести незваных гостей в жертву Агуэ Войо, богу моря, ударяя их по головам таким же церемониальным образом и сбрасывая с пристани. И, следовательно, мне не придется объяснять Маме Жюли, что все эти люди, стоящие вокруг, глазея на нас, на самом-то деле анимисты. Извините, я на минуту отлучусь.
На самом деле все обстояло далеко не так плохо, но я хотел немного встряхнуть его. По-моему, это удалось.
Извинившись и попрощавшись, я подобрал Хасана. Тот вырубился, и только у меня хватило сил унести его.
На улице никого, кроме нас, не было, а большая огненная ладья Агуэ Войо разрезала волны где-то сразу за восточным
краем неба, забрызгивая его своими любимыми красками.
Идущий рядом со мной Дос Сантос сказал:
Наверно, вы были правы. Возможно, нам не следовапо увязываться с вами.
Я не потрудился ему ответить, но Эллен, шедшая впереди с Миштиго, остановилась, обернулась и заявила:
Чепуха. Если бы бы не пошли, мы бы / ишились драматического монолога винодела.
К тому моменту я поравнялся с ней, и обе ее руки метнулись вперед и обхватили мое горло. Рук она не сжала, но скорчила ужасную гримасу и изрекла:
Э! Мм! Ик! Я одержима Анжелсу, и ты получишь свое,— а затем рассмеялась.
Сейчас же отпусти, а то я брошу в тебя этого араба,— пригрозил я, сравнивая оранжево-шатеновый цвет ее вол sc с оранжево-розовым цветом неба позади нее и улыбаясь.— А он, между прочим, тяжелый.
И тогда, за секунду до того, как отпустить меня, она немного сжала горло — чуточку сильно для игривого поступка, а затем вернулась под руку Миштиго, и мы снова пошли.
Ну, женщины никогда не дают мне пощечин, потому чго я всегда успеваю повернуться другой щекой, а они боятся грибка. Поэтому, полагаю, легкое придушивание — единственная альтернатива.
Ужасающе, но интересно,— сказала Рыжкй Парик.— Чувствовала себя странно. Словно что-то во мне плясало вместе с ними. Странное это было ощущение. Я, в общем-тс, не люблю танцы — любого рода.
Что у вас за акцент? — перебил я.— Я все пытеюсь определить его.
Не знаю,— ответила она.— Я франко-ирландка. Жила на Гебридах, а также в Австралии и в Японки, пока мне не исполнилось девятнадцать...
Именно тут Хасан застонал и напряг мускулы, и я ощутил резкую боль в плече.
Я поставил его на порог какого-то дома и встряхнул. Из него выпали два метательных ножа, еще один стилет, очень изящный вакидзаси 8, большой охотничий нож с зазубренным лезвием, несколько гаррот и небольшой металлический футляр, содержащий разные порошки и пузырьки с жидкостями, которые я не стремился изучать особенно тщательно. Мне поира- вился вакидзаси, и я оставил его себе. Он был фирмы «Кори- кама», очень н'зящный.
На следующий день, можно сказать даже — вечер, я коварно залучил старину Фила, твердо решив использовать его в качестве цены за допуск в номер Дос Сантоса в отеле «Ройяль». Радпол все еще благоговейно чтит Фила как Тома Не? ка Возвращения, хотя тот и начал клятвенно отказываться от этого примерно полвека назад, во времена, когда начал набдраться мистицизма и респектабельности. Хотя «Зов Земли» безусловно ,— самая лучшая вещь из всего написанного им, он также на6ро:ал и Тезисы Возвращения, послужившие детонатором той каши, которую я заваривал. Нынче он может отрекаться сколько угодно, но тогда он был смутьяном. И я уверен он по-прежнему собирает раболепные взгляды и яркие эпитеты, которые продолжают приносить ему эти Тезисы до сих пор, и время от времени вынимает их, смахивает с них пыль и разглядывает не без удовольствия.