— Вам что-нибудь нужно еще? — спросила Катя, не понимая затянувшегося молчания Оли.
И тогда Оля сказала:
— Что вы с ним сделали?
Она произнесла эти слова с трудом, и, как ей самой почудилось, они прозвучали тяжко, словно упавшие камни.
Катя сцепила по привычке пальцы, поднесла их ко рту, словно они у нее замерзли и она хотела согреть их теплом дыхания.
— Не поняла… Простите. — проговорила она.
— Вы… вы… — задыхаясь от ненависти, заговорила Оля. — Я презираю вас! Вы убили его!
Катя стояла перед Олей бледная, но внешне спокойная.
— Возьмите себя в руки, — сказала она. — Не время и не место выяснять отношения.
Где-то в глубине сознания Оли отчетливо высвечивалась мысль: она делает не то, так поступать нельзя, не следует, — но она не способна была победить себя.
— Мне нечего выяснять! — выкрикнула Оля. — Вы… Такое сделать с человеком…
— Вы понимаете, что говорите? — возвысила, голос и Катя.
— Я понимаю… Я все понимаю, что говорю! — продолжала кричать Оля.
Тогда Катя оглянулась, и Оля увидела, что за ней стоит Борис.
— Приведите в порядок вашу жену, — сказала Катя.
— Я не жена ему! — воскликнула Оля.
— Это ваши дела, — бросила Катя и, быстро повернувшись, вышла из комнаты.
Борис подошел к Оле, у него был виноватый и растерянный вид, он робко проговорил:
— Ну зачем же так, Оленька, нервничать? Ну, зачем? Вот вода, возьми… выпей.
Он налил из бутылки боржоми, протянул стакан Оле, Она отпила несколько глотков, почувствовала, что успокаивается, и не от этих глотков, а от слов и движений Бориса, и тут же сделалось скверно на душе. «Ох, как нехорошо, — подумала она. — Что же я натворила?.. Как же нехорошо!..» Но она не дала разрастись этому чувству раскаяния.
— Я не нервничаю, — сухо ответила Борису и, чтобы уйти окончательно от только что разыгравшейся в кабинете сцены, сказала: — Лучше помоги мне разобраться с документами… Вот возьми эту папку, посмотри, есть ли в ней что-либо стоящее для нашего института.
У нее не было другого выхода и не было другой возможности отрешиться от случившегося, как немедленно уйти в дело. Она села к столу, пододвинула к себе бумаги, развязала тесемки папки и сделала вид, что углубилась в чтение. Что за характер: она может быть ровной и тихой, даже кроткой, но так легко теряет над собой контроль!.. Это потом она представляла себе жизнь с Александром Петровичем как длинную череду дней, пронизанных солнечной радостью; на самом же деле у них случались ссоры, и чаще всего из-за ее несдержанности; Александр Петрович всегда терялся, когда она начинала кричать, и уходил к себе, оставляя ее одну, пока к ней не приходило раскаяние, и тогда она скреблась в его дверь и просила прощения. Может быть, он и ушел от нее, потому что не выдержал этих ее перепадов настроения?..
И все-таки она заставила себя читать; собственно, и читать особенно не надо было, она лишь перелистывала некогда совместную их работу, с которой и началось их знакомство. Он работал тогда в министерстве, НИИ в какой-то степени подчинялся ему, и он просил директора выделить ему в помощь человека, который бы смыслил в предложенной им теме, а она как раз только-только защитилась по этой теме, и когда взяла его заметки, то увидела в них так много нового и смелого, что всерьез увлеклась ими. Они стали встречаться не только в институте, а у него дома, в этой большой и нелепой трехкомнатной квартире, где он жил с самого детства, откуда уходил на войну и куда вернулся с нее. Когда Оля появилась там, у Александра Петровича только недавно умерла мать и он жил один, все запустив, — у него не было времени привести квартиру в порядок, он даже посуду редко мыл за собой, она взялась и за это…
Ей все в нем нравилось, а более всего, как он рассказывал; Александр Петрович на самом деле был отличным рассказчиком и умел непринужденно сказать о себе такое, о чем другие стараются умалчивать, а если уж и решаются выложить, то получается это у них невольно с привкусом пошлости.
После работы они садились ужинать, и она требовала, чтобы он говорил о себе, и он говорил, и Оля сейчас вспомнила его рассказ о том, как долго и мучительно умирала его мать и он несколько месяцев терпеливо высиживал у ее постели, мучаясь ее болью. После этого рассказа Оля стала смотреть на Александра Петровича иными глазами, чем прежде, до этого она и не думала, что такого широкого мужика, пышущего здоровьем и силой, можно пожалеть, но теперь не могла не пожалеть, она остро почувствовала, как нуждается он в ласке и внимании и как долго лишен был всего этого…