— Прекратите! Немедленно прекратите!
Каким-то чудом между Олей и Катей оказалась Надежда Николаевна, она стояла строгая, сжав кулаки, и в позе ее была непреклонность. Она упустила начало ссоры между Катей и Олей, потому что все еще размышляла о происшедшем с ней нынче, и когда услышала их возбужденные голоса, то не очень поняла, о чем они, и лишь слова Кати, разгневанной, наступавшей на Олю вытянув шею с красными пятнами, с подрагивающими очками на носу, испуганное молчание бледной, отступающей к стене Оли привели ее в себя. Надежда Николаевна крикнула им, чтоб они остановились, но обе женщины не услышали ее, тогда она взглянула на Бориса:
— А вы что сидите?
Но тот пожал плечами: мол, вмешиваться сейчас бесполезно, — и тогда Надежда Николаевна решилась на то, что она проделывала не раз у себя в больнице, когда заводились в нервной ссоре больные, — вскочила и встала между двумя женщинами, и как только она встретилась глазами с Катей, так сразу же до нее дошел весь смысл сказанных этой женщиной слов, вся их откровенная жестокость, и она произнесла:
— Да как вы такое смеете? Опомнитесь! Стыдно ведь потом будет…
Катя вздрогнула, медленно приходя в себя, отвернулась от Надежды Николаевны, подошла к столу и стала наливать боржоми в стакан; рука у нее тряслась, и часть воды пролилась на скатерть, она торопливо выпила, вытерла рот тыльной стороной ладони.
— Уезжайте отсюда! Все! Немедленно! Чтоб никого не видела…
— Уедем, конечно, уедем, — ответила Надежда Николаевна. — Но после того, как вы извинитесь перед Олей. Это для того, чтобы вам же легче потом жилось…
Но не успела Надежда Николаевна это договорить, как увидела: Оля, поникнув, прижала внезапно руки к лицу, словно пыталась прикрыть свои неестественно бледные щеки.
— Не надо, — проговорила она. — Ничего не надо… Она права… Во всем права…
Оля отняла руки от лица и двинулась к столу шаркающей, вялой походкой, но не прошла и двух шагов, как мгновенно замерла, успев тихо вскрикнуть. На вскрик ее быстро обернулась Катя, тогда и Надежда Николаевна посмотрела в направлении их взглядов и тоже ахнула… В гостиной, держась за спинку стула, в голубоватой пижаме стоял Александр Петрович.
Катя сделала движение, чтоб тотчас кинуться к нему, но он остановил ее:
— Спокойно!
Он шагнул вперед и сел к столу… Три женщины, замерев, оставались на своих местах, не Сводя с него глаз, а он бегло оглядел стол, неожиданно потянулся к графинчику с коньяком и быстро сделал из него крепкий глоток, с удовольствием облизав губы.
— Я все слышал, — сказал он, кивнув на открытую дверь. И опять потянулся к графинчику.
— Саша! — вскрикнула Катя.
Александр Петрович посмотрел на нее:
— Я же сказал: спокойно!..
Глаза его заблестели, в них появилось прежнее молодое лукавство, которое так хорошо знали Оля и Катя, и даже Надежда Николаевна насторожилась, словно припомнила этот его взгляд.
— Ну что, устроили небольшую птичью ярмарку? А мне-то, дураку, казалось — вы мирные, умницы и прощать умеете… А вы эдак-то. А?..
— Саша… — вступила было Катя, но он резко прервал ее:
— Помолчи, — и оглядел каждую из них поочередно, но не так, как делал это в спальне, когда они втроем выстроились возле его постели и он вглядывался в их лица с острым любопытством и словно б сравнивал одну с другой, хотя в том сравнении ничего не было обидного для каждой из них; теперь он смотрел насмешливо, и от этого делалось неприятно.
— Я хотел увидеть вас троих вместе, — проговорил он, — потому что вы — моя жизнь… Может быть, самое близкое и дорогое, что было в моей жизни, это вот вы… И когда меня шарахнуло, мне и захотелось, чтоб вы оказались тут, подле меня. И я бы мог напоследок сообразить: как же я прожил свою жизнь?
Он помолчал, словно передохнул, и посмотрел не на них, а на свою руку с набухшими венами, медленно гладившую скатерть на столе.
— Теперь уж что… Теперь уж отошло, не как в первый день, будто яма растворилась… Прежде никогда не боялся, а тут сильно струхнул. Врач говорит: мол, симптом болезни… Верно, Надя?
— Верно, — подтвердила она.
И вдруг он засмеялся, негромко, но легко:
— А здорово вы здесь!.. Да нет, я не корю… И хорошо, что одна другой на мозоль не дает наступить. Если и вправду в вас есть что-то от моей жизни, то не так уж это и плохо, когда каждый может постоять за себя… — И вскинул голову, взглянул на Катю, сказал повелительно: — Папки отдай. Пусть Оля работает. Тебе и со мной дел хватит, я тебе обещаю, очень даже хватит… — Перевел взгляд на Бориса, по-прежнему сидевшего в кресле, — Александр Петрович прежде вроде бы и не замечал его, теперь же спросил у Оли сочувственно: — Он очень тебе нужен был?