Будильник.
27.05.2009
Осенние сумерки
Кто бы что ни говорил, а я люблю осень. И дождь. И пасмурное небо, и сырость, и промокшие ботинки. И леденящий душу ветер, хватающий за воротник. Я люблю позднюю осень, начало ноября. Люблю гулять по улицам без определенной цели. Просто так. По вечереющему городу. Не в зимних, не в летних — в осенних сумерках. Люблю наблюдать, как зажигаются фонари, один за другим, то там, то здесь, в хаотичном порядке. Я люблю вдыхать запах сигаретного дыма и слушать четкий ритм капель дождя…
В первых числах ноября я бесцельно слонялся по улицам. Шел дождь. Мелькающие призраки прохожих напоминали мне о крайне редких, не приносящих счастья, встречах в моей жизни. Черные зонты-трости скользили вдоль набережной реки, как острые блики на ее остывшей глади. Скамейки пустовали. Листья медленно плыли по воздуху и оседали на воду, истоптанный тротуар, жёлтые доски скамеек. Когда пожухлый лист опустился рядом со мной, я понял, что пора встать и пройти через мост на другую сторону.
Я дышал морозным воздухом тусклого города. Такого же тусклого, как все города в Европе в начале ноября. Именно тогда я и столкнулся с ним — насквозь промокший, я ступил, на обкрошившееся со временем каменное крыльцо книжного магазина и толкнул дверь вовнутрь. Там я заметил поблескивание массивных очков, прятавших за собой низкорослого человечка. Раньше я что-то слышал о нем, но это совсем не вязалось с человеком, представившемся мне именем Сартр, и я честно сказал ему об этом. А он ответил, что всегда производит не то впечатление, которого от него ждут. И как-то странно мне улыбнулся. И еще добавил, что все, окружающее нас, в сути своей — не то, что мы видим: бомж в парке напоминает ему лангуста. Почему лангуста? А еще протянутая для рукопожатия рука похожа на белого червя. Я не мог с этим согласиться. Мы заспорили.
Из окна кафе мы смотрели на покосившиеся двери книжного магазина и пили кофе. Теплый аромат рвался на залитые осенью улицы, на промокшие крыши домов и растекшиеся в пасмурной улыбке трамвайные остановки.
Я хотел было хлопнуть собеседника по плечу, обратившись: дружище, Поль! Но на полуслове осекся. То ли потому что собеседник мой был серьезен и вдумчив, то ли … черт его знает…
За окном царил густой и влажный мрак, а мы не обсудили и половины того, что каждый из нас уже давно хотел сказать. Хоть кому-нибудь. Но желательно все-таки тому, кто будет слушать. Мы долго спорили, но сошлись на том, что жизнь, как залитая грязью круговая колея, и что к черту всю эту жизнь с ее обывательщиной и безысходностью. За это и решили выпить. Водки. Я увидел, как по оконному стеклу скользят отблески света — напротив кафе остановился автомобиль. Это свечение напоминало мне свечение свободы. Сартр заметил мою задумчивость и сказал, что свободы не ждут, не ищут, не просят и не добиваются. Она рядом с нами. Она неотъемлемая часть нашего существования. (Не знаю, как ему удалось выговорить такие длинные слова). А еще он добавил, что как только я пойму это, я обрету свою свободу. А я ответил, что незачем искать ее, потому что я уже свободен… И Сартр неожиданно сказал: тогда ты знаешь, что жить все-таки стоит. И снова улыбнулся мне: странно и как-то заговорщицки.