– Это ты во всем виноват, – всхлипнув, вздохнула она. – Я хочу сказать… я не про ребенка…
– Я знаю, что ты хочешь сказать. Сейчас ты меня ненавидишь.
– Ничего подобного. Просто я не знаю, как лучше поступить! – Карен снова всхлипнула и утерла глаза рукой. – Впрочем, нет, знаю, да только ты мне не даешь!
– Может, отложим дискуссию до лучших времен? – предложил Майлз, поглаживая, золотистые завитки волос над нежным ушком.
– Тогда о чем нам говорить? – убито отозвалась она.
– О тебе, конечно. – Майлз чуть заметно усмехнулся. – Ты уже делала УЗИ? А как насчет хорошего акушера?
И будущая мать послушно пересказала ему свой разговор с Айрин, не умолчав о тревогах и страхах.
– А еще меня до смерти пугает собственное невежество, – честно призналась она. – Я ведь знаю о детях еще меньше тебя. Выходит, я дожила до двадцати семи лет, намеренно закрывая глаза на некую важную часть меня же самой. И вот что еще удивительно: никогда я не испытывала ни малейшего желания поворковать над чужими младенцами. Однако от этого… – Карен ласково погладила живот, – от этого я уже без ума, хотя он еще и на свет-то не появился!
– Еще месяц и малыш даст о себе знать! Заворочается – только держись! – заверил многоопытный Майлз, накрывая ее руку своей.
– Похоже, ты знаешь о беременности все на свете, – улыбнулась Карен сквозь слезы.
Майлз принялся осторожно поглаживать ее живот – ощущение было божественное!
– Нет, я многого не знаю. И никогда не узнаю всего того, что предстоит пережить тебе. Однако уверен: тебе незачем проходить весь этот путь одной.
– Майлз… – тихо проговорила Карен и тут же умолкла, осознав, как уютно и спокойно она себя чувствует. Но в следующий миг ощущение защищенности и тепла сменилось паникой. – Я все-таки не уверена…
– Ладно, ладно, не будем спорить. Но что нам мешает сделать хотя бы это?
Он вынул из ее волос заколку, запустил пальцы во влажные кудри, ласково погладил бархатистую щеку, тонкую шею и наконец заставил приоткрыться розовые губы… И как всегда, ход времени для влюбленных замедлился, и мир вокруг них исчез…
Но в следующую секунду Карен вновь ощутила тревогу.
– Наверное, я не должна, – прошептала молодая женщина, размыкая объятия. Она поспешно выпрямилась и принялась обмахиваться ладонью, точно веером. – Неправильно я себя веду, неприлично.
– Неприлично? Потому, что мы не женаты? – переспросил удивленно Майлз.
– Неприлично для будущей матери!
– Карен, милая! – Майлз рассмеялся, но в глазах его читалось нечто похожее на изумленное благоговение, да только как знать наверняка? – До чего ты порой бываешь наивна! Ровным счетом ничего неприличного в этом нет… Нет же, я вовсе не намерен покушаться на твою добродетель, – поспешно добавил он, видя, как напряглась собеседница. – И чего мне стоит подобная выдержка, ты никогда не узнаешь!
– Может, еще раз обсудим, что делать? – нервно сцепила пальцы Карен.
В дымчато-серых глазах что-то вспыхнуло и тут же погасло.
– К сожалению, мне пора идти. До моего рейса осталось меньше часа. Но завтра я вернусь. И мой образ мыслей не переменится, не жди!
– Майлз… – Карен собиралась спросить: ведь он и Линда некогда переживали то же самое, а что вышло в итоге? Но инстинкт подсказал ей: есть вещи, которые лучше оставить недосказанными.
Долгое мгновение Майлз любовался ею, затем поцеловал и шагнул к двери, на ходу надевая пиджак.
– До завтра, – бросил он на пороге и исчез.
Почему бы и впрямь не согласиться на брак? – спрашивала себя Карен ночью. Предположим, что ей предстоит разбирать запутанное дело в суде. Сначала надо рассмотреть все «за» и «против». Итак, плюсы: Майлз – хороший отец; ребенок, родившийся в семье Диксон, может почитать себя счастливцем, и дело здесь не в одном материальном обеспечении. Он унаследует не только капитал, но и семейные традиции, историю, духовное достояние. А также – отцовскую любовь к земле.
Все это куда предпочтительнее, нежели расти на попечении матери-одиночки. Но предположим, что в усадьбе Диксонов ей не место, что на роль жены Майлза она не подходит, и тот сделал ей предложение только затем, чтобы защитить сына от махинаций Линды. Привести в дом жену, которую Дик одобрит и полюбит, – явное очко в пользу Майлза в его борьбе с бывшей супругой…
Карен беспокойно ворочалась с боку на бок, не в силах заснуть. Да, удачный момент выбрал этот младенец для того, чтобы появиться на свет…
Резкий телефонный звонок нарушил ночное безмолвие. Карен в испуге схватила трубку. Звонила мать: у отца случился сердечный приступ, и она спрашивала, не могла бы Карен приехать как можно скорее?
Езды было не более трех часов. Карен выехала с рассветом, побросав в сумку необходимую одежду. Она не стала будить посреди ночи ни Джинни, ни Эмми. Лишь оставила сообщение на офисном автоответчике: ее, мол, срочно вызвали, когда сочтет возможным, позвонит…
В течение всего дня, пока врачи боролись за жизнь отца, а потрясенная мать слепо глядела в пространство, затворившись в своем маленьком, изолированном мирке, Карен ни разу не вспомнила о работе. Но на следующее утро из реанимационного отделения поступили обнадеживающие новости: отец благополучно перенес операцию и, хотя в сознание еще не пришел, прогноз врачей был явно благоприятный.
Карен увезла мать домой, в родной, до боли знакомый особнячок, и уложила в постель. Затем собралась, было позвонить в офис, но сама настолько вымоталась, что тут же заснула, едва ее голова коснулась подушки.
Вечером, когда Карен с матерью снова появились в больнице, врачи сообщили о заметном улучшении состоянии отца, и миссис Торп понемногу стала приходить в себя. Мать и дочь посидели с больным, затем вернулись домой, задержавшись по пути лишь для того, чтобы купить пиццу.
– Отец бы рвал и метал, – усмехнулась Фелис Торп, накрывая на стол.
– Знаю, – ответила Карен. Мистер Торп терпеть не мог так называемые «суррогаты», чем немало раздражал домашних. – Мама, – нежданно проговорила она, – почему ты позволяешь ему себя третировать?
– Уж такие мы с ним на свет уродились, Карен, тут уж ничего не попишешь, – вздохнула мать. – Я с детства была безропотна да уступчива, а таким необходима сильная рука. А если честно, то я всегда знала, что его самодурство лишь оборотная сторона неуверенности в себе. Порой он бывает совершенно невыносим, но мы всегда были очень, очень близки. И вот теперь, – продолжала Фелис, – настала моя очередь быть сильной и физически, и морально.
– Прости меня, мамочка, я многого не понимала, – тихо проговорила Карен.
– Знаю, – улыбнулась Фелис. – Брак – странная штука: что хорошо для одной пары, для другой никуда не годится. Но я поняла одно: любовь нужно беречь. Надо принимать как хорошее, так и плохое, радоваться хорошему и благодарить небо за то, что плохое не обернулось худшим. Например, твой отец ни разу в жизни не взглянул на другую женщину… и без меня он точно пропал бы, так же как и я без него.
Карен задумалась: а ведь мать говорила об ответственности и реальном положении вещей! Это не книжная, романтическая страсть, от которой можно отречься, если совсем скверно придется. Не обеты, данные, шутя и с той же легкостью нарушенные… Тряхнув головой, она встала и направилась к плите: кофе бурлил вовсю, норовя перелиться через край.
– Милая, ты беременна? – тихо спросила мать.
Карен едва не выронила кофеварку.
– Как ты… как ты догадалась? – пролепетала она, испуганно оглядывая свой мешковатый спортивный костюм.
– Родная моя, мне ли не знать? Ведь ты моя дочка. А поскольку ты сама об этом не заговорила, боюсь, у тебя проблемы.
В прихожей зазвонил телефон, и мать поспешила к аппарату. Но почти тут же вернулась.
– Звонит некто Майлз Диксон, спрашивает тебя. Подойдешь?
Карен нервно кивнула в ответ.
– Майлз, – умоляюще закричала она в трубку, – прости, но у отца сердечный приступ!