Не успели князь и его спутники отъехать от лавки, торговавшей всякими прикрасами, как Михаил Ярославич заметил еще одного знакомого.
— Ты смотри‑ка, Никита, из твоей сотни богатырь, — опередив князя, с некоторым удивлением проговорил воевода.
— И то правда, — сказал сотник и окликнул стоявшего саженях в пяти дружинника: — Эй, Прокша, никак обновку присмотрел?
— Да нет, не могу по себе ничего найти. Все не впору, — повернувшись к сотнику, спокойно ответил Прокоп и приложил к своей широкой груди рубаху, которая была явно мала для него.
— Где ж на такого рубаху найти, — со смехом сказал князь, остановивший коня за спиной дружинника.
— Ой, Михаил Ярославич! — удивленно воскликнул Прокоп, оборачиваясь на голос, поклонившись в пояс, пробасил: — Прости, князь, не заметил. — Затем, почесав затылок, с грустью посетовал: — Я уж весь торг обошел, да рубахи никак не найду. Пообносился, а здесь все рубахи мне узки да коротки.
— Да ты б еще подрос да вширь раздался! — забирая рубаху у Прокопа, пробубнил недовольно торговец. — У меня рубахи, и порты, и свиты — все есть. Никто не жалуется. А ты вишь какой вымахал.
— Каков есть, — мирно ответил богатырь и уж было собрался водрузиться на такого же крепкого, как и хозяин, коня, но со стороны окликнул дружинника женский голос.
— Эй, Прокша, ты сюда иди, — позвала богатыря улыбчивая румяная молодуха, стоявшая у соседней лавчонки, — подходи–подходи, только ткань выбери, а я уж для такого соколика расстараюсь, без рубахи не оставлю.
Прокоп, застыв с поводьями в руках, рассматривал привлекательную москвичку. Князь и все его товарищи с интересом ждали, чем все это закончится.
— Да что ж ты стоишь как истукан, — пряча улыбку в бороду, подбодрил нерешительного великана сотник Никита, — глядишь, рубахой наконец обзаведешься.
Однако Прокоп, кажется, не слышал этих слов, он все еще стоял, раздумывая над предложением молодухи, а затем решительно потянул коня за повод и сделал шаг ей навстречу. Наблюдавшие за этой сценой облегченно вздохнули.
— Будет у мужика рубаха, — со смехом проговорил князь и направил коня в дальний ряд, над которым на высоком шесте с перекладиной красовалась кольчуга.
Оставив в стороне ряды, где шла бойкая торговля всяким съестным товаром, снедью, привезенной из окрестных деревенек, и миновав прилавки, где выставили свой хрупкий товар гончары, поглядев с высоты на разложенные умельцами скобяные изделия, Михаил Ярославич наконец‑то достиг цели.
Перед князем стоял крепкий краснолицый мужик, голову которого обхватывал тонкий кожаный ремешок. Плечистый хозяин лавки, в котором без труда можно было угадать мастера–кузнеца, глядел без малейшего трепета на князя и его людей, поклонился в пояс, тряхнув темными волосами, распрямившись, поправил жилистыми руками длинную свиту и замер, ожидая, что же будет дальше.
Михаил Ярославич тем временем впился взглядом в разложенный на широком прилавке товар, имевший для любого воина особую цену.
Здесь было и несколько мечей с затейливыми рукоятями, ножи разных размеров, острия для копий, в крепкой широкой корзине высилась целая гора наконечников для стрел, в корзине поменьше лежали широкие нагрудные бляхи, сверкающие на солнце, будто чешуя огромных рыбин, а в стороне искрились кольца доспехов, выкованных с редким мастерством.
Устоять перед такими сокровищами князь не смог, он быстро спешился, его примеру последовали воевода и посадник, тут же соскочили на землю Демид и Никита, лишь Василько немного замешкался. Соскочил с коня и княжеский мечник, который всегда не упускал возможности рассмотреть поближе и подержать в руках хорошее оружие.
— Экий товар у тебя знатный, — проговорил Михаил Ярославич, вертя в руках обоюдоострый меч, и, оторвав от него взгляд, посмотрел с уважением на мужика: — Звать‑то тебя как?
— Кукшей меня, князь, люди зовут, — ответил мужик хриплым голосом.
— Твоих ли рук дело, али кто другой мастерил? — поинтересовался князь, кивнув на прилавок.
— Сам делал. Сын помогал, — произнес с расстановкой Кукша.
«Ишь ты, гордая птица какая» [40], — отметил про себя воевода. Он стал внимательнее присматриваться к кольчужным рубахам, но придраться, чтобы осадить заносчивого кузнеца, было не к чему.
Доспехи, как и оружие, были выкованы мастерски, но особо выделялась одна кольчуга. Уж не говоря о том, что все ее кольца ковались отдельно, так еще и ряды обычных колец чередовались с рядами зерен [41], а каждые четыре зерна соединялись меж собой кольцами. Знатоку было без объяснений ясно, что все это придавало кольчуге особую прочность.
Князь и так и этак покрутил кольчугу, которая была не только прочна, но, к его удивлению, оказалась даже легче, чем обычные доспехи, и отдал ее Никите, а сам взял с прилавка харалужный [42]нож. Он привлек внимание князя своей необычной рукоятью: причудливая змейка, обвив ее, вытянула свою изящную голову к переливающемуся лезвию.
— Знатный, знатный у тебя товар! — еще раз похвалил мастера Михаил Ярославич, не выпуская ножа из рук, поворачивая его во все стороны, затем, крепко сжав рукоять, сделал несколько резких взмахов, словно нанося удары невидимому противнику, и снова с удовлетворением повторил: — Верно, знатный!
Кузнецу было приятно слышать похвалу из уст таких знатоков. Был он не только по характеру твердым человеком, но и немногословным, а потому лишь насупился от смущения, не зная, как ответить, однако, кажется, никто из увлеченных разглядыванием оружия и доспехов кузнеца даже не замечал.
«Надо ж, каков молчальник, — думал в это время посадник, посматривая то на князя, то на кузнеца, то на его именитых покупателей. — Когда это было видано, чтоб Кукша сам на торг явился. Лавка‑то его, почитай, никогда и не открывалась, вон петли у двери ржа совсем съела, и сквозь крышу снег летит. Все за его поделками на самый край посада, к кузне, путь держали. Ему, видишь ли, горн оставить нельзя, а тут, ишь ты, — пожаловал! Принарядился, даже рожу закопченную оттирал, да разве всю копоть отскоблить».
Василий Алексич ворчал про себя и даже сплюнул от досады, вспомнив, как прошлой зимой, когда захотел приобрести меч для сына, вынужден был добираться до кузницы по сугробам, завалившим посад, поскольку посланный им бестолковый холоп принес совсем не то, что хотелось посаднику.
Ни для кого упрямый Кукша не делал исключения, ни для вятших, ни для мизинных — со всеми вел разговор у кузницы, откуда вытаскивал на свет свои поделки. А поскольку руки у мастера были, как говорится, золотыми, то никто не держал обиды на него за строптивый нрав. Правда, некоторые считали, что вовсе не в строптивости дело, а в том, что человек дорожит своим временем и по достоинству ценит свою работу, а потому и не зазывает покупателей — они сами к нему идут, отбоя от них нет.
Все это посадник хорошо знал, но ворчал для порядка, а сам с удовольствием наблюдал за тем, какое впечатление произвело мастерство Кукши на князя и его сотоварищей.
Не без удовольствия наблюдал за именитыми покупателями и сам кузнец. Правда, они пока ничего не купили, лишь вертели в руках его товар, переговаривались меж собой да охали. Но глаз у Кукши был наметанный, кузнец точно знал: если что приглянулось человеку, знающему толк в оружии и доспехах, то уйти он не сможет, обязательно выложит сполна за понравившийся товар, а потом при возможности еще вернется не раз.
41
…чередовались с рядами зерен… — Кольцо с небольшим выступом впереди называлось «ржаным зерном».