«Может быть, надо было и гостей попотчевать, — раздумывал князь, поедая жареного леща, политого брусничным взваром и вспоминая, как отец вел за накрытым столом разговоры с прибывшими к нему на поклон людьми. Однако, отпив из большой чаши квасу и поняв, что наконец‑то насытился, князь решил, что и так все само собой вышло, как надо, — ведь не на пир они шли, а для важного разговора. Это у меня с утра маковой росинки не было, а гости незваные наверняка не голодными ко мне пожаловали. К тому же за едой да выпивкой засиделись бы до утра и ничего бы не решили, а так время на сборы осталось».
Князь тяжело поднялся из‑за стола и направился в опочивальню. Едва он открыл дверь, как увидел метнувшуюся к нему тень. Девушка быстрыми движениями помогла князю снять рубаху, а когда он уселся на край постели, стянула с него сапоги и застыла в ожидании.
— Ступай к себе, Меланья, — сказал он недовольно, отмахнувшись от девушки, как от назойливой мухи, — не до тебя.
Девушка то ли поклонилась, то ли кивнула и неслышно выскользнула за дверь.
Подложив руки под голову, князь уставился в потолок, собираясь еще раз обдумать, как будет действовать завтра, но в голову лезли какие‑то посторонние мысли, и через некоторое время он уже пожалел, что выгнал Меланью.
Михаил Ярославич приметил крепкую, улыбчивую девушку еще во Владимире, где в великокняжеском тереме жилось ему привольно и сытно, и вот теперь вместе с другими работниками она приехала с ним в неведомую Москву.
Шли дни, а молодой московский правитель, озабоченный своими делами, кажется, вовсе забыл о Меланье. Она искала любую возможность, чтобы попасться ему на глаза — этим только вызвала насмешки немолодой стряпухи, с которой они устроились в подклети в одной тесной горенке, — а князь словно совсем не замечал ее.
Как подозревал Михаил Ярославич, вновь их свел Макар, который вспомнил о Меланье, заметив, как тоскует в одиночестве его покровитель. Не прошло еще и двух недель с той ночи, как она впервые появилась в княжеской опочивальне.
Случилось это после дружеского застолья, на котором князь позволил себе выпить лишку и изрядно захмелел. Он даже не помнил, как очутился в своих палатах, только там и пришел в себя, почувствовав, как чьи‑то сильные руки ловко справляются с его неповоротливым телом. Приоткрыв веки, он в полусумраке увидел знакомое девичье лицо, склонившееся над ним, и глаза, с любопытством уставившиеся на него. Князь словно очнулся, вмиг обхватил горячее податливое тело, что есть силы прижал его к своей груди и тут же подмял под себя. Меланья, кажется, только этого и ждала, и потом, когда Михаил Ярославич уже забылся в сладком изнеможении, она, истосковавшаяся по его ласкам, все еще покрывала его лицо и тело жаркими поцелуями.
«Нет, не до ласк сегодня, завтра день важный, да и вставать уже скоро», — подумал князь, отгоняя блудливые мысли, и, повернувшись на бок, почти сразу уснул.
Отряд, которому предстояло отправиться на поиски бродней, собрался у княжеских палат еще затемно. Приехал в сопровождении двух холопов и посадник, от которого не отходил крепкий рыжебородый мужик, придерживавший под уздцы гнедую кобылу. Ожидали только князя, который не замедлил явиться. Поприветствовав всех с крыльца, он ловко вскочил в седло и направил своего любимого вороного коня к воротам.
В предрассветном сумраке отряд, сопровождаемый редким нестройным лаем собак, довольно быстро миновал посад, потревожив его обитателей, которые досматривали последние сны.
С интересом, словно видел впервые, князь всматривался в очертания домов, которые этой порой будто были погружены в жидкий молочный кисель и выглядели как‑то таинственно.
Наезженная дорога была лишь слегка припорошена снегом, а вдали, там, куда направлялся князь со своими людьми, темнела рваная полоса приближающегося с каждым шагом леса. Верхушки самых высоких деревьев, вытянувшихся, кажется, к самому небу, вот–вот должны были поймать первые лучи солнца, которое все никак не могло пробиться сквозь предутренний туман.
Отряд двигался споро и в село, через которое пролегала дорога, вошел как раз в тот момент, когда из‑за макушек выкатился белый солнечный диск.
— Вот и Кучково, — услышал князь за спиной чей-то голос.
Московский правитель не предполагал, что бывшие владения знаменитых кучковичей находятся так близко от города, и теперь недоверчиво оглядывался по сторонам.
— Слышал я, Василь Алексич, что у боярина Кучки были села большие и богатые, — обратился он к посаднику, перехватив его взгляд, не в силах сдержать своего разочарования от увиденного жалкого зрелища.
— Когда–ж то было! Аж при Юрии Владимировиче! С тех пор сколько воды утекло, сколько лет минуло! Наверняка и до наших дней села бы простояли, так после Батыя–хана не одни они в прах обратились, — пояснил собеседник и, увидев, как князь недоверчиво покачал головой, добавил: — Правда, и на пепелищах людишки обустраиваются потихоньку, не уходят далеко от мест, предками нашими облюбованных. Видишь, дымки за рекой Неглинной, — воевода показал рукой налево, туда, где за скрытой под толщей льда и снега рекой, за реденькими рощицами, к небу тянулись тонкие серые полоски, — да и за этим Кучковым полем, за урочищем, там, впереди, куда мы путь держим, стоят села давно обжитые. Ты и сам, княже, увидишь, что они поболе этого будут. А здесь что, — скривил он лицо, — притулились людишки у дороги, вот и весь сказ.
В это время, миновав сельцо, казавшееся в эту раннюю пору вымершим, дорога подошла к самому лесу, и отряд, во главе которого рядом с сотником и двумя дружинниками ехал тот самый рыжебородый мужик, замедлил ход. Как только последний всадник скрылся за деревьями, сразу в нескольких дворах тихо скрипнули едва приоткрытые ворота, из‑за которых осторожные жители наблюдали за передвижением вооруженного отряда.
Кое‑как стряхнув с себя снег, сорвавшийся с ветки от неловкого движения птицы, потревоженной людьми, князь кивнул собеседнику понимающе, проговорил тихо «да, да» и опять надолго замолчал. Посадник, с беспокойством воспринимавший княжеское молчание, к которому никак не мог привыкнуть, пытался угадать, что на этот раз оно означает, чем может обернуться, и в конце концов задумался о превратностях судьбы. Как ни странно, князь думал о том же.
«Вот ведь как Господь распорядился, — размышлял он, — приглянулись князю богатые владения Степана Кучки, и сгинул род боярина, оставив по себе только имя. Окрестили не зря Юрия Владимировича Долгоруким, немало земель прибрал и здесь неплохой кус ухватил. Вот только плату за него пришлось платить сыну и роду его».
Князь Михаил вздохнул и, чтобы отвлечься от тяжелых мыслей, стал пристальнее вглядываться в лесную чащу. Однако он, видимо, слишком хорошо усвоил уроки матери, не запамятовал ее рассказы о давно минувших днях. Вот и теперь, вспомнив некогда потрясшую его воображение историю о смерти Андрея Юрьевича [45], сына Долгорукого, он снова погрузился в размышления о странных совпадениях и поворотах, которыми полна человеческая жизнь.
«Остается только дивиться тому, что не помогло христолюбивому князю от возмездия уйти и то, что женил его отец на Улите, дочери убитого боярина. Не спасли от кары небесной за грех отца ни злато, ни серебро, ни каменья драгоценные, коими Андрей украшал храмы, по своему велению возведенные. Эх, воевода; наверняка за мысли такие попенял бы, — князь живо представил хмурое лицо старого воина, — сказал бы, что не в отцовских грехах дело и кара не за них, сам, мол, не греши, зла людям не делай, и тогда они с доброй стороны откроются. Может, оно и так, но вот всегда ли за добро добром отвечают? Может, просто неискренним было то раскаяние, ежели Бог и его не спас, и всех трех сынов, что родила ему Улита, прибрал? Ведь даже младший, что один отца пережил, и тот потомства не оставил. Угла своего не имел, по чужим краям скитался, и новгородцы показали ему путь из своих владений, и Всеволод [46]племянника удела лишил, выгнал с Руси. Может, потому и носило Юрия [47]по землям разным, что ему суждено было за дела деда сполна ответить? Даже до грузинского княжества добрался, мать сказывала, что женился на тамошней великой княжне, и власть у нее не раз пытался отнять, но не удалось, так и сгинул в той дальней стороне, могилы даже не оставив».
45
…историю о смерти Андрея Юрьевича… — Великий князь суздальский и владимирский Андрей Боголюбский (около 1110—1174) стал жертвой заговора, одним из главарей которого был его шурин Яким Кучков, мстивший князю за казнь брата. Выломав дверь в опочивальню князя, 20 заговорщиков набросились на безоружного Андрея, который смог оказать им сопротивление. Заговорщики, сделав свое дело, направились к выходу, но услышали стон поднявшегося на ноги князя. Они возвратились и добили его. Владимирцы встретили равнодушно известие о гибели князя. Его преданный слуга в первый день после убийства завернул лежавшее в огороде обнаженное тело Андрея в корзно и ковер, хотел внести в церковь, но пьяные слуги не открыли дверей церкви, и он положил тело на паперти. Оно пролежало там два дня, пока козьмодемьянский игумен Арсений не внес его в церковь, где отслужил панихиду. На шестой день, когда волнение улеглось, владимирцы послали за телом князя в Боголюбов. Похоронили Андрея в построенной им церкви Богородицы. Потомства он не оставил.
46
Всеволод–Димитрий Юрьевич Большое Гнездо (1154— 1212) — сын Юрия Долгорукого. Великий князь владимирский. 35 лет владел Северо–Восточной Русью.
47
…носило Юрия по землям… — Юрий Андреевич Грузинский, младший из троих сыновей Андрея Боголюбского. В 1185—1186 гг. женился на грузинской царице Тамар, после неоднократных, но безуспешных попыток стать властителем, начал пить и «заниматься содомским грехом». Тамар выслала мужа в Константинополь, обеспечив ему роскошную жизнь, но он, промотав деньги, вернулся в Грузию и вновь попытался поднять мятеж против царицы. Родовитая знать Западной Грузии объявила Юрия царем, однако Тамар удалось подавить мятеж, а выданного ей грузинскими князьями мужа отпустила в Суздаль. Суздальские князья не приняли изгнанника. Он ушел к половцам, женился там. В 1193 г. он с помощью местного атабека вторгся в Грузию, но был разбит и, видимо, погиб в одном из сражений с войском Тамар.