— Счастья тебе, молодой князь! — произнес тот негромко, так чтоб услышали только те, кто был рядом, и помахал узкой сморщенной ладошкой.
Ворон, кажется, сам повернул на дорогу, ведущую к знакомой калитке, и уже вскоре князь увидел и калитку, и ворота, и крышу, и упиравшийся в серое низкое небо дымок, поднимавшийся над ней. Раскидывая из‑под копыт тяжелые снежные комья, с шумом пронесся Ворон по улочке мимо тех ворот, но на пролетевших по улочке всадников никто не обратил внимания. Нигде не скрипнул засов, не выглянула из‑за калитки ни одна любопытная баба, ни один сорванец не побежал с криками следом. Посад словно был погружен в сон.
«Слышала она стук копыт. Наверняка догадаться должна и поджидать станет, когда назад я мимо поеду», — уговаривал себя князь, пытаясь подавить смутные сомнения. Точно так же, как и накануне, он во весь опор промчался по знакомой дороге до лесной опушки, чувствуя, как в груди трепещет сердце, предвкушая долгожданную встречу. На открытом пространстве разгуливал ветер, по уплотнившемуся под копытами и полозьями снегу мела слабая поземка.
Обратный путь не занял много времени, и, когда Ворон долетел до крайних посадских построек, князь пустил его шагом, пристально поглядывая по сторонам. На этот раз посадские не оставили без внимания князя и его людей, чинно следовавших по дороге: некоторые, особо любопытные, вышли за ворота и провожали путников взглядом, пока те не скрылись из виду. Однако из дома, где жила Марья, никто так и не показался.
Теперь любого, даже самого малого повода было бы достаточно для того, чтобы накопившиеся в князе злость и раздражение выплеснулись наружу. Он уже не вглядывался в лица прохожих, а в душевном смятении угрюмо смотрел по сторонам, замечая вокруг лишь убого одетых уродливых людей, неказистые приземистые постройки и покосившиеся редкие ограды.
Помня давние наставления отца, который говорил, что князю не должно выказывать на людях свое плохое расположение духа, Михаил Ярославич хотел теперь лишь одного: скорее остаться одному в своих палатах, и поэтому направил коня не через торг, а к ближайшим воротам. За ними виднелась маковка храма, прозванного в народе Спасом на Бору.
Мария, целиком погруженная в свои мысли, неожиданно почувствовала едва заметный запах ладана и, остановившись в нерешительности, повернула голову в ту сторону, откуда долетел этот хорошо знакомый аромат.
Слабые, мерцающие в сумраке огоньки, которые манили к себе, увидела девушка за отворившейся на мгновение дверью, снова позволившей вырваться наружу легкому аромату, который, оказавшись на свободе, тотчас почти без остатка растворялся в воздухе.
Еще миг — и она повернула бы на утоптанную дорожку, ведущую к дверям храма, опустилась бы на колени перед образами, моля вразумить ее, успокоить растревоженную душу, но вдруг Марии показалось, что земля у нее под ногами задрожала от конского топота.
Застыв на месте, она смотрела в сторону ворот, и хотя вся словно обратилась в слух, но ничего не слышала, лишь ощущала, что с каждым мигом князь приближается все ближе и ближе и вот–вот случится долгожданная встреча.
Гриди едва поспевали за князем, то и дело подгонявшим своего резвого Ворона, который немного замедлил ход, вступив на гулко застучавшие под копытами бревна. Стражники у ворот почтительно приветствовали князя, но тот не обратил внимания на их приветствия и уж было собрался стегануть Ворона, чтоб тот быстрее нес к палатам, как увидел невдалеке женскую фигурку.
Только теперь он заметил, что поднявшийся ветер смог немного разогнать облака и солнечным лучам наконец‑то удалось пробиться сквозь поредевшую молочную пелену, казалось навеки затопившую все вокруг.
Михаил Ярославич медленно приближался к одиноко стоявшей фигурке, все еще не веря в свою удачу, пристально вглядываясь в знакомые черты и пытаясь понять, не обманывают ли его глаза, так долго и безуспешно искавшие Марию.
Нет, это был не обман — перед ним действительно. стояла Мария. Ему на миг почудилось, что лицо девушки озарено каким‑то светом, и виной тому, наверное, был белый платок, на котором ее тугие косы выглядели еще темнее. Она смотрела на него завороженным взглядом. Темные глаза ее казались полными слез, а дрожащие губы, на которых застыла робкая улыбка, вот–вот грозили скривиться от плача.
Он не раздумывал ни мгновения, подлетел к ней вихрем.
Был бы кто‑нибудь в тот миг на улице, даже не заметил бы, как исчезла куда‑то девушка, стоявшая вблизи храма и, видно, засмотревшаяся на всадников. Наверняка испугалась она княжеских гридей, которые неслись, как ураган, и в храм прошмыгнула, подумал бы прохожий, и был бы не прав…