— А коли ошибемся? — пропустив мимо ушей последнее замечание, спросил князь как‑то равнодушно. — На словах‑то и ястребы голубками невинными предстанут, а кому дано в мысли чужие заглянуть? Известно ли вам, как дело обернется, ежели ошибемся? Мы‑то татям свободу вернем, а они опять за старое возьмутся, станут грабить да примутся души безвинные губить. А, Егор Тимофеич? Что тогда? Зачтется ли такое?
Некоторое время воевода молчал, мрачно уставившись в линии на струганом столе, но потом, собравшись с духом, проговорил:
— Выбор и в самом деле тяжел. Только мы, Михаил Ярославич, не зря портки протирали да в душной избе татей слушали. Чай, не малолетки мы несмышленые, что сказки бабкины открыв рот слушают да каждому ее слову верят. Кабы мы для всех милости просили, мог бы ты тогда в неумелости и поспешности упревать, а нынче всего‑то таких без одного десяток набрался.
— А что ж другие? — ехидно спросил Михаил Ярославич и, словно уловив чутким ухом какие‑то звуки, донесшиеся из его опочивальни, ухмыльнувшись довольно, тем же тоном поинтересовался: — Али не глянулись?
— Они не девицы красные и не бабы ядреные, чтобы нам глянуться, — ответил воевода, сдерживая раздражение, но вдруг резко сменил тон, неожиданно догадавшись, в чем причина княжеского невнимания к разговору, еще вчера казавшемуся Михаилу Ярославичу таким важным.
Егор Тимофеевич сразу вспомнил о намеках Макара, оценил и пытливый взгляд князя, несколько мгновений назад брошенный в сторону опочивальни, и мелькнувшую при этом в его глазах искру. Он посмотрел на своих спутников, которым вместе с ним выпала доля выполнять княжеское поручение, а теперь держать за это ответ.
Самоха, кажется, был равнодушен к происходящему. «Ведь я свободный человек. Что мне княжеский гнев», — было написано на его не имевшем возраста лице. Однако по тому, как сжалось его жилистое тело, воевода догадался: и Самохе не по себе, и он уж не думает о том, что будет с татями, лишь бы к нему самому судьба и князь остались благосклонны.
Никита с Демидом с плохо скрываемым напряжением ожидали, чем же завершится перепалка, возникшая между воеводой и князем, поскольку резонно полагали, что это не может не сказаться на отношении к ним Михаила Ярославича. Прогневается из‑за того, что его наказ плохо выполнили, — не видать им ни наделов, ни какой другой милости.
— Слушали мы, княже, россказни татей не по своей воле, — заговорил воевода, хитроватым взглядом окинув собеседников, будто ожидая от них поддержки, и, увидев, как они дружно закивали, продолжил свою речь, уставившись на князя, то и дело ухмыляясь: — Нам бы не с ними лясы точить, а на торжище погулять да позабавиться! Мне, старому, и то с печи слезть не грех да на игрища молодых посмотреть. Что уж говорить о Никитке с Демидом. Как им сполнение приказа твоего далось, и не знаю. — Он тяжко вздохнул, пряча улыбку в усы. — Посочувствуй уж, князь, молодцам нашим, ведь ты сам годами не стар. С татями, что хошь делай, хошь на кол, хошь в порубе оставь, только дозволь ребятушкам Масленицу проводить, повеселиться. Глядишь, невест себе присмотрят Пока они тут с вонючими татями валандаются, витязей наших, поди, в посаде девицы московские дожидаются. — Он хитро подмигнул сотникам. — Небось ты и сам видал, какие в здешних местах раскрасавицы водятся, владимирских за пояс заткнут. Поговаривают, их взгляды, что как стрелы острые разят, уж не одного крепкого воина из твоей, Михаил Ярославич, дружины ранили.
— Неужто так? — удивился князь, явно смущенный такими речами, и снова почему‑то бросил взгляд на дверь в опочивальню.
— Так, так, — закивали и Никита, и Демид.
— Вот так дело, — улыбнулся наконец князь и, уставившись на сотников, с ухмылкой спросил: — А вы что? Вправду, что ли, невест присмотрели? Али ошибся воевода?
— Что ты их смущаешь, Михаил Ярославич! Кто ж о таком расскажет, — быстро ответил за сотников воевода.
— Они не красны девицы, чтоб от слова смущаться, да и князю своему открыться — что отцу–батюшке, — бросил на это князь, внимательно вглядываясь в зарумянившиеся лица сотников.
— Ишь, батюшка нашелся, — рассмеялся воевода, поняв, что угадал тему, которая интересна князю больше разговора о татях, к которому Егор Тимофеевич все‑таки надеялся вернуться. — Ты, Михаил Ярославич, хоть и князь наш любимый да почитаемый, — воевода с почтением поклонился, — и мудр не по годам, но не обижайся: на старца–праведника что‑то не больно похож. Какой же можешь дать совет таким же молодым да ретивым, как и сам ты? — спросил он, смеясь. — Пусть уж лучше помалкивают да сердечных тайн своих до времени не открывают.