Бабушка, подперев голову рукой, сквозь наползшую на глаза мутную пелену с нескрываемой жалостью смотрела на притихшую внучку, по щекам которой текли и текли слезы. Юшко оглядел собравшихся за столом трех женщин, каждая из которых по–своему переживала случившееся, и тем же усталым, спокойным голосом продолжил:
— Как бы дело дальше ни обернулось, ты знай, что мы тебе на подмогу всегда придем. Ежели ладом да миром все меж вами выйдет, мы рады счастью твоему будем, а коли обидит твой избранник — приютим. От косых соседских взглядов, от позора, что на всю семью ляжет, можем с места насиженного сняться да перебраться в другой край, а захочешь от мирских забот уйти, в черницы подашься.
— Что ж ты дочь заживо хоронишь? — сказала Лукерья и положила темную узловатую руку на плечо внучки. — Может, ее еще счастье ждет.
— Да, да. Может, и ждет, — ответил на это Юшко и, уставившись тяжелым взглядом в мокрое от слез лицо дочери, сказал непривычно жестко: — Ты сама потом поймешь, в чем пред нами провинилась, но в нашем роду, от бед сильно истощавшем, каждый человек на счету, а потому и тебе, Марья, мы на порог не указываем. Вернешься — примем. Не забывай об этом в княжеских хоромах.
Возвратившись из родного дома, в котором ее приняли так холодно, она постаралась забыть и об этом разговоре, и об отцовских словах, сказанных напоследок. Сначала ей это вполне удавалось. Ласки князя, его внимание и забота помогли быстро изгладить из памяти горечь, оставшуюся от той встречи. Однако дни бежали за днями, и, хотя князь был вроде бы все таким нее ласковым и внимательным, она нет–нет да вспоминала о словах отца. Причиной тому иногда становилось ожидание встречи с князем, занятым какими‑то делами, иногда — исподлобья брошенный кем‑то из челяди недобрый взгляд. Вот и теперь, словно наяву, увидела и угрюмое лицо отца, и рассерженную мать, и притихшую бабушку, вспомнила о подружках, доверительных бесед с которыми так не хватало в этой золотой клетке, куда она угодила по своей воле.
Тихо потрескивала лампадка в углу перед небольшой иконой, которую мать, пряча в сторону заплаканные глаза, отдала Марии, когда та на короткое время снова появилась в родном доме. Шкатулка, приобретенная на торге у восточного гостя, источала какой‑то особый слабый аромат, который навевал мысли о дальних незнакомых странах, вселял в душу покой и умиротворение. Князя все не было.
17. Доверительный разговор
В княжеской горнице в ту самую пору трещала в шандале, поставленном на столе, толстая свеча. Свет от нее играл на пузатых боках небольшой братины, на блестящем от глазури кувшине с брусничной водой, посверкивал на прозрачной, мокрой от рассола кожице желтых яблок, то и дело вспыхивал во взгляде собеседников, покончивших с вечерней трапезой и теперь ведущих неспешный разговор.
Князь вертел в руке свой кубок, иногда с его граней, которые, казалось, в неровном свете пламени посверкивают самоцветами, переводил взгляд на озабоченное лицо собеседника, многозначительно кивал.
Напротив князя расположился воевода, дождавшийся таки наконец того момента, когда без лишних глаз и ушей можно поговорить с Михаилом Ярославичем.
Под жаркими лучами весеннего солнца быстро тая ли снега, завалившие за долгую зиму все вокруг, а теперь превратившие в непроходимые болота места, куда князь пристрастился выезжать на ловы. Вынужденное безделье для князя было утомительно, и, чтобы хоть как‑то развлечься, он вернулся к заброшенным делам.
Егор Тимофеевич не упрекал своего повзрослевшего подопечного в отсутствии рвения, понимая, что его мятежная натура, не находя занятия по себе, томится в этом крохотном городишке, словно узник в порубе. Все здесь вроде бы идет само по себе: влезай с головой в дела или спи на печи — итог один. Это тебе не мятежный Новгород, где только и жди волнений, держи коня у крыльца, чтоб в любой момент можно было скрыться от недовольных очередным князем горожан.
Конечно, Михаил Ярославич понимал, что и здесь были недовольные им, но сидели они тихо, держали свое недовольство под замком, надеясь, что как‑нибудь все само по себе устроится, без их вмешательства. Да и что зря суетиться — все, как прежде, течет, никаких особых новых порядков молодым князем не придумано. Торг, так же, как было издревле, шумит помаленьку, и в посаде работа полным ходом идет, мастера, кто на что горазд, вовсю стараются друг перед другом отличиться, да и топоры по всей округе стучат, кое–где новые хозяева уж хоромы обживают.