Ссоры и обиды, правда, случаются — как же без них? Но и обиды здесь все больше мелкие, те, которые в неспокойные времена и вниманием бы никто не удостоил. Только от безделья на такие можно время убить, да и то жалко. Уж лучше с милой денек провести али по последнему снежку — да на ловы, да зверя какого добыть, даже если в город без добычи вернешься (но когда ж такое было!), все равно лучше, чем клубки свар распутывать. По старой памяти с подобными жалобами посадник разбирается. У него хорошо выходит, он, почитай, всех в городе в лицо знает, ему ведомо, на какую болячку нажать, чтоб неуступчивый обидчик враз послушным стал. Он и рассорившихся примирит. Да и какие ссоры? Из‑за чего? То из‑за того, что чья‑то скотина, из загона вырвавшись, забор соседский повалила или рубахи выстиранные на чужой огород унес поднявшийся ветер, а хозяин рубах посчитал, что их у него украли. Однако все больше ссор из‑за баб — соседки меж собой разругаются и мужей в свою свару втянут. Те и знать не знают, с чего все меж бабами началось, а уже, словно дети малые, кулаками махать собираются. Подобает ли такие склоки князю разбирать? Для этого у него слуги есть, ему не резон и слух свой смущать таковыми жалобами. Вот Михаил Ярославич и не вмешивался. Кабы враг какой грозил княжеству его невеликому, он уж наверняка первым на коня вскочил, а тут — одни безделицы.
И все же то, что говорил воевода, тревожило Михаила Ярославича, а потому он слушал своего боярина внимательно.
— Так говоришь, никак не угомонится этот Хрущ? Что ж ему неймется? — спросил князь самого себя, поскольку понимал, что воевода вряд ли сможет ответить на его вопрос.
— Его, видать, зависть гложет оттого, что в стороне остался. Мало, что с тобой новые люди в город пришли и старых оттеснили, так ты ж и из местных вятших других привечаешь, а его и кивком не удосужился отметить, — попытался объяснить воевода. — Вот Лука и злится.
— Оно, может, так и есть, как ты говоришь, — вздохнул князь, — но кажется, что не в том беда. Ты ж знаешь, для меня тут почти все вятшие на одно лицо. Гляжу на них, они вроде и рады мне, а что‑то не верится. Так и мерещится, отвернись на миг — если нож в спину не всадят, так рожу кривую обязательно состроят.
— Ну–у, это ты, Ярославич, загну–ул, — удивился словам князя собеседник, — я со многими беседы вел, приглядывался, таких лиходеев что‑то не видывал. Хитрованы — не без того, но за мечи хвататься не будут, это уж точно.
— А Лука?
— Да и этот навряд, — без сомнения в голосе ответил воевода. — Ему б за спиной пакостить, склоки разносить. Навет на обидчика написать — это по нему будет, на это отвага не нужна, а вот меч — другое дело.
— Другой навет хуже меча острого бьет. Али тебе это не ведомо? — спросил князь и, не дожидаясь ответа, продолжил: — Я, Егор Тимофеич, думаю, что он как раз таким мечом и орудует. Только сам ли действует али по чьему наущению, вот этого пока не знаю.
— Ежели и по своей воле наветы собирает, так все равно ты ж понимаешь, для кого они подарком будут, — сказал воевода и многозначительно взглянул вверх.
— Вот–вот, — кивнул князь. — Позвать я к себе его хотел, да повода нет. Думал, Лука будет челом бить, чтоб я их с посадником рассудил, так он ведь хоть и плачется по всем углам, посадника в своих бедах винит, но с ним вроде ссориться не спешит: больного навещал, даже какую‑то безделицу ему подарил, — размышлял он вслух. — Мне уж доносили, что и мной Лука не доволен. А кому в ноги падать с жалобой на меня, как не Святославу? Все ж великий князь! — презрительно сморщился Михаил Ярославич.
— Так что ж с того, княже? Святослав Всеволодович нынче далеко, да к тому же у него самого забот и без тебя хватает. Что заранее печалиться?
— Я и не «печалюсь»! — — вскинул брови князь и удивленно взглянул на воеводу, который до сих пор никак не мог уяснить, почему его так беспокоит этот Хрущ. Уставившись на собеседника, он медленно проговорил каким‑то незнакомым, шипящим голосом: — Я, Егор Тимофеевич, не печалюсь! Мне этот Лука что камушек на дороге — наступил и дальше иди! Только злит меня, что стрый глаз свой здесь имеет. Мне видоки его ни к чему! Он думает, что отца моего свалил, так и нас, сынов его, под себя подмять может. Как бы не так! Вот вернется Александр из Орды, тогда посмотрим, как стрый покняжит и кто во Владимире тогда сидеть будет…
— Так он же по праву сел, — недоуменно заметил воевода, когда князь замолчал, — по старшинству.