— Ой, Миша, чтой‑то боязно мне за тебя! А ну как стрый супротив выступит? У него сил‑то поболе! Что ж тогда? — Она закрыла лицо руками, а потом, скрестив их на груди, сказала твердо: — Ты не печалься, Миша! Я обузой тебе не стану. Лишь об одном прошу: береги себя. Ведь кроме тебя, сокол ты мой ясный, меня… нас, — поправилась она, провела ладонью по животу, который совсем не выдавал ее положения, и продолжила решительно: — Ведь кроме тебя, Миша, нас защитить нынче некому.
Михаил утвердительно кивнул.
На самом деле он и раньше не мог понять, как ему следует поступить с Марией, а теперь и вовсе ломал голову, что делать. Ослепленный первым сильным и искренним чувством, он совсем не думал о последствиях своего опрометчивого поступка, лишь через некоторое время, поймав укоризненные взгляды воеводы, решил, что пускай все остается так, как есть.
Не без наущения Макара, считавшего, что московская зазноба «не по роду» требует к себе от князя слишком много внимания, Егор Тимофеевич будто невзначай пару раз напоминал Михаилу Ярославичу Mономаховы «Поучения», говорил, что, мол, в пьянстве и блуде погибают душа и тело и что даже женам — воевода особенно выделял это слово — не должно давать над собою власти. Видя, что князь не воспринимает его намеки, он как‑то сказал ему напрямую, что, мол, Мария вправду девка ладная да видная, но мало ли таких еще встретится, не всех же под венец вести. И сам Михаил Ярославич, когда немного поостыл любовный жар, охвативший его, стал понимать, что как ни хороша его зазноба, а в жены тем не менее следует брать дочку какого‑нибудь князька, пусть даже и захудалого: все‑таки поддержка будет, да и приданое не помешает. А если не торопиться с выбором, можно приглядеть невесту из хорошего рода, чтоб ему ровня была.
Однако княжеское сердце, видно, все же сильно прикипело к московской красавице, да и не холопка она, чтоб после того, как надоест, со спокойной душой ее оставить. Вот и мучался порой князь сомнениями, которые не пропали и после того, как Агафья сообщила ему о беременности Марьи. Знал, на что та намекала, но вот опять в любовном порыве все представилось иначе, и судьба будущего ребенка была решена. Хоть и неясно, что с дитем станет, когда подрастет, но уж точно появится он на свет в положенный срок.
Через несколько дней после плавания к Гостиной горе отправился восвояси Иван. Во Владимир как раз собирался Аким со своим братом и с расторопным племянником Мефодия Демидыча, к ним он и присоединился. Накануне отъезда Иван очень долго беседовал с князем и воеводой, которые давали ему последние наставления, а на прощание вручили увесистую, приятно позвякивающую калиту. Добрался он до дома известного в Москве купца затемно, а спозаранку уже ехал по дороге, ведущей к Владимиру.
Расставшись с Иваном, князь с воеводой принялись обсуждать свои дальнейшие действия. Оба они уже воочию видели, как въезжает дружина Михаила Ярославича в стольный город, как у Золотых ворот радостно встречают молодого князя владимирцы. Однако на самом деле до той поры, когда князь с дружиной смог наконец выступить в поход, было еще несколько месяцев.
Время текло неспешно. Проходил день за днем, неделя за неделей, минуло Рождество Пресвятой Богородицы, отстояли верующие службу на Воздвижение животворящего креста Господня, смерды повезли с полей хлеб, первые птицы потянулись в теплые края, а нужных вестей из Владимира все не было.
Однако, кажется, князь был одним–единственным, кого тяготило это ожидание. Мария была рада дням, которые ей удалось провести вместе с возлюбленным. Молодые бояре, знающие о намерениях Михаила Ярославича, занимались всяк своим делом. Одни, не откладывая на будущее, продолжали приглядываться к московским невестам, обдумывали, где бы поставить свой дом, а другие, решив искать суженных во Владимире, коротали время на дружеских пирушках и на ловах. И первые, и вторые спокойно дожидались, когда князь прикажет идти в поход.
Со времени приезда князя в Москву воевода, пожалуй, лишь теперь вновь почувствовал свою нужность и был горд оттого, что ему первому изволил открыться Михаил Ярославич. Измаявшись от вынужденного безделья, Егор Тимофеевич помогал князю не без внутреннего удовлетворения: как ни хороши молодые бояре, которые горазды на пирах да ловах отличаться, а для важных дел все‑таки его, старого воина, опыт понадобился.
Не показывая своей радости — ведь ему было поручено весьма сложное и щепетильное дело — и даже ворча для порядка, воевода сразу после Покрова отправился навещать рязанского князя.