Когда Михаил' Ярославич наконец оправился от потрясения, из Нижнего прискакал гонец, сообщивший, что за Волгой, недалеко от города, видели передовой отряд татар. По приказу князя кинулись собирать ратников, и, пока их оповещали, до Владимира добрался еще один гонец, известие которого привело князя в легкое замешательство. Оказалось, что в Нижнем не разобрались и, приняв кучку бродней за татар, поспешили оповестить великого князя. Хотели предупредить его о грозящей беде и получить подмогу. «У страха глаза велики», — только и смог сказать Михаил Ярославич и на радости закатил пир.
На пиру, где владимирские бояре и собравшиеся по зову князя бывалые воины как могли потешались над оплошавшими нижегородцами, радуясь в душе, что беда миновала, великий князь, насмеявшись вволю, все‑таки заметил, что иногда уж лучше переусердствовать, чем прозевать приход врага, и захмелевшие гости с ним полностью согласились.
Со всеми наравне поднимавший свой тяжелый кубок за стольный град, за себя, за Великое Владимирское княжество, за родную землю и витязей, ее оборонявших, и еще за что‑то, Михаил под конец загрустил. Повернувшись к воеводе, который сидел от него по правую руку, князь мрачно прошептал:
— Плохо мне тут, Тимофеич!
Воевода кивнул, посмотрел на Макара, который, как всегда, в нужный момент оказался рядом. Оба они поняли, о чем проговорился князь.
Кажется, никто из пирующих не заметил, как великий князь покинул гридницу. Одни дремали, уронив голову на стол или отвалившись к стене, а другие оживленно разговаривали с такими же речистыми и давно уже ничего не понимающими собеседниками. Пир удался на славу.
В полдень воевода отправился в княжеские хоромы с твердым намерением поговорить с Михаилом Ярославичем, чем бы этот разговор для него ни обернулся.
Князь сидел за столом, откинув голову на высокую резную спинку кресла, и хмуро посмотрел на вошедшего.
— С чем пожаловал, Егор Тимофеич? — спросил он хриплым голосом.
— Да вот с гонцом известие намедни от московского посадника получил, поклон он тебе, князь, передает, — ответил воевода, пытаясь говорить бодро.
— Вот как! А что ж сразу не пришел? — оживился князь, но вдруг изменил тон, поскучнел и вяло поинтересовался: — Там‑то хоть все ладно?
— Бог миловал, — ответил воевода и заговорил быстро, по каким‑то едва заметным признакам поняв, что разговор, так и не начавшись, сейчас может закончиться: — Василько тебе тоже поклон шлет и от супруги своей молодой велел кланяться. Сетует, что ты его с собой не взял.
Князь слушал, не перебивал и, похоже, раздумал прощаться с воеводой.
— Правда, и там у него, окромя твоих поручений, других забот теперь полон рот. Вот пристройку к своим палатам затеял поставить. Хозяйствует, — усмехнулся рассказчик и пояснил: — Семья его прибавления ждет. Вера‑то тяжелая. Василь Алексич‑то этому рад-радешенек. Тебя в крестные хочет звать. Ты как? Не против? Что передать‑то?
— Передай… — запнулся князь, в глазах которого засветилась живая искорка, — передай, что рад буду внука его крестить.
Воспоминания о казавшейся теперь такой красивой и уютной Москве, о веселой шумной свадьбе Василька, на которой гуляла вся княжеская дружина, о людях, которые теперь представлялись какими‑то особенно добросердечными и открытыми, о недавнем беззаботном житье–бытье, — все эти воспоминания теплом наполнили княжеское сердце. Он уселся поудобнее, приготовившись слушать воеводу. Однако тот сообщил уже все, о чем написал его московский друг, и поэтому принялся пересказывать то, что узнал из беседы с гонцом, передавшим грамоту посадника.
— Сказывают, княже, что охота там нынче очень хороша. Зверя много. На торг больше прежнего народу понаехало. Давно ли там были, а вот, видишь, почитай, целый новый ряд образовался.
— Где ж там он втиснулся? И так уж от лавок тесно было, — в недоумении спросил князь, — надо ж, какие дела!
— Нашли, видно, пядь земли, или другие потеснились… — начал воевода.
— Вот уж сказал! — рассмеялся Михаил. — Разве таких ушлых потеснит кто? Они за место на торге горло перегрызут. А тут столько соперников сразу! Так ведь весь прибыток свой упустить можно, — говорил князь сквозь смех и, отсмеявшись, смахнув выступившие на глазах слезы, сказал: — Что‑то не верится.
— Будет желание, проверишь, когда все здесь уляжется, сам Москву навестишь, — ответил воевода и осмелился поинтересоваться: — Ты меня, княже, выспрашиваешь, как будто сам из удела вестей не получал. Ведь и тебе посадник отписал.