«Пройдет немного времени, и все здесь затихнет», — подумал князь отстраненно и в тот же миг услышал знакомый голос. Потап, которого отец с явной неохотой отпустил в поход, успел лишь крикнуть «Князь!» и стал оседать на пропитанную кровью землю, схватившись обеими руками за копье, воткнутое ему в грудь. Михаил обернулся на крик, увидел застывшее в удивлении лицо Потапа, перевел взгляд в сторону, куда тот смотрел, и увидел совсем рядом с собой огромного литвина. О нем, наверное, и хотел предупредить Потап.
Сглотнув комок, застрявший в горле, князь сжал покрепче рукоять меча. Литвин был спокоен, его голубые глаза с холодным вниманием рассматривали неприятеля, выбирая место для нанесения удара. Мотнув непокрытой головой, вокруг которой на миг взметнулись белые прямые волосы, он двинулся на князя.
Мысли о победе и о других житейских делах уже не тревожили Михаила Ярославича, с отчаянием обреченного он ринулся на противника. Князь удачно отразил несколько мощных ударов меча, от которых треснул его крепкий щит, обтянутый толстой красной кожей. Отбросив ставший ненужным разбитый щит, князь выхватил засапожный нож, метнул его в открытую шею противника, но чуть промахнулся, и нож со змейкой на рукоятке, срезав белую прядь, упал в снег.
Литвин действовал все так же спокойно, и, когда князь увернулся от его очередного удара, у него лишь слегка приподнялись в странной улыбке уголки губ. Следующий его удар пришелся князю по правому плечу.
В глазах у князя все потемнело, рука повисла плетью, меч выскользнул из разжатой ладони. Белоголовый отвел локоть и ударил князя в живот острием меча, который, смяв прочные кольца, вдавил их в мягкую человеческую плоть.
Князь вывалился из седла, некоторое время тело его еще билось в конвульсиях, выталкивая порции крови на снег, смешавшийся с мерзлой землей, а потом замерло навсегда.
Эпилог
Гонец, принесший радостное известие о победе над литвой, слегка припозднился в дороге, поэтому едва ли не одновременно с ним до Владимира докатилась страшная новость о разгроме войска и гибели князя.
Получив это известие, Мария разродилась раньше положенного срока. Сына Михаила Ярославича, светловолосого слабенького мальчика, крестили в Успенском соборе и нарекли Борисом. О том, что стало с ним впоследствии, история умалчивает.
Тело Михаила Ярославича нашли на берегу Протвы среди других убиенных. Епископ суздальский, Кирилл, которого называли ревностным блюстителем княжеской чести, велел привезти тело князя во Владимир и положить в Успенском соборе, там же, где покоился прах его отца Ярослава Всеволодовича.
Полки литвинов, расправившись с противником, спокойно удалились восвояси, помимо добра, награбленного в деревеньках и весях, увезя с собой снаряжение и доспехи, собранные на месте сечи.
Никто не остановил их, не помешал, и шли они по землям русских княжеств, ослабленных усобицами, словно по своей земле. Да и кто им мог преградить путь, раз войско самого Великого Владимирского княжества не выстояло под их ударами? Могли бы осмелевшие от безнаказанности литвины пойти куда угодно, хоть к Москве, хоть к самому стольному городу Владимиру, но то ли они приказа такого от князя Миндовга не получили, а может, потрепаны были сильно или остались довольны своей добычей. Однако, возможно, дошли до них слухи о том, что путь к Владимиру держит сам Александр Ярославич Невский, возвращающийся из Орды. А он‑то их бивал не раз.
За гибель брата Александр с Андреем вскоре отомстили литовцам, которые вновь пришли грабить русские земли, но были разбиты наголову в сече под городком Зубцовом.
Не избежал расплаты за содеянное и владимирский боярин Федор Ярунович. Он был убит по приказу сыновей оговоренного им Ярослава Всеволодовича. Вдова великого хана Гаюка, Огуль–Гаймыш, отдала сыновьям великого князя власть на Руси, вручив старшему Александру великое княжение в Киеве, а Андрею — богатое Владимирское княжество.
Надежды на возвращение великого владимирского стола Святослава Всеволодовича, который в поисках справедливости отправился вместе с сыном Дмитрием в Орду, не оправдались. Обиженный племянником князь был хорошо принят в Орде, но вернулся оттуда с пустыми руками, поселился в Юрьеве–Польском, где и скончался в 1252 году.