— И прошел он в разговорах, — нехотя продолжил князь, — пора бы и к делам приступать.
— Всему свое время, Михаил Ярославич. Что ж ты, считаешь, что без пользы день провел? — спросил Егор Тимофеевич.
— И не знаю, что сказать тебе, — отрываясь от своих мыслей, медленно заговорил князь. — Вроде бы и польза есть. Может, оно и к лучшему, что метель поутру разгулялась, удалось покороче посадника узнать. Но душа почему‑то не спокойна. Сам знаешь, не привык я сиднем без дела сидеть.
— Кто с этим спорит. Но сдается мне, что ты зря терзаешься. Ведь не месяц назад, не неделю, а только вчера дружина твоя в город вошла, а ты уж решил, что без дела засиделся. Погоди, не успеешь и глазом моргнуть, как дела навалятся. А то, что время за разговорами провел, так разговоры эти непраздные. Не знаю, как ты, князь, а я после того, что посадник про жизнь свою рассказал, еще сильнее в нем уверился. Не может человек, который такие испытания прошел, лгать да злобствовать.
— Согласен с тобой, Егор Тимофеевич, во всем. Может, и взаправду зря меня думы одолели, — вяло произнес князь и добавил, вздохнув: — И про посадника ты верно говоришь.
— Что уж там, — махнул рукой воевода и, поняв, что князь совсем не расположен к беседе, повернулся к сотнику и, не обнаружив его рядом, оглянулся назад и увидел, что тот сильно отстал.
Василько пребывал в глубокой задумчивости. Казалось, что его конь, вовсе не понукаемый ездоком, того и гляди, остановится, и не происходит это лишь потому, что следом за ним двигаются дружинники.
«Похоже, молодцу дочка посадника приглянулась», — подумал воевода и, посмотрев на князя, захотел сообщить ему о своем открытии, в надежде, что это отвлечет его от унылых мыслей.
— А не заметил ты, Михаил Ярославич, сегодня чего особенного? — спросил он как можно бодрее.
— Особенного? Да сегодня, кажется, только одно «особенное» и было, — ответил князь, как‑то криво усмехнувшись.
— Я не про горести человеческие, о которых мы сегодня немало наслушались.
— Так о чем же? — с недоумением спросил Михаил Ярославич.
— Ты, видно, за беседой и не заметил, что сотник, как девица красная, вспыхивал не только при взгляде на посадскую дочку, а от одного упоминания о ней, — продолжал воевода.
— Неужто правда?! — воскликнул с искренней радостью князь и стал озираться по сторонам в поисках сотника, а когда, оглянувшись, увидел его, сказал весело: — Видно, и в самом деле так оно и есть. Вот уж не думал, что наш суровый воин так быстро от девичьего взгляда растает.
— Мы только к крыльцу подошли, я тогда еще заметил, как он по сторонам головой крутил, а уж когда посадник дочь свою нам вывел, глаза у нашего Василька огнем загорелись.
— А я‑то и внимания не обратил.
— Ты ж на дочку смотрел, что тебе сотник, — усмехнулся воевода, порадовавшись тому, что смог вывести князя из охватившей его задумчивости, — дочка и в самом деле хороша.
— Хороша‑то она хороша, только уж больно тиха, — со знанием дела заметил Михаил Ярославич, — но другой ей и быть не должно. Вишь, как круто с ней судьба обошлась, такое навряд забыть можно.
— Что верно, то верно. И не от такого другие гибли да рассудка лишались, а тут дите малое… — поддакнул воевода, но остановился на полуслове, вспомнив, что хотел отвести князя от тяжелых дум. После краткого замешательства он бодро продолжил: — А теперь-то выросла умница да красавица. На радость отцу и супругу будущему. А что, если им станет Василько?
— Так уж сразу?
— А что? Дело молодое, — почти серьезно ответил воевода. — Надо будет у Василь Алексича разузнать, что да как. Может, Вера просватана уже, а мы тут с тобой сотника оженили.
— Да, что‑то ты, Егор Тимофеевич, спешишь, — беззаботно засмеялся князь и легонько стеганул плеткой коня, который будто только этого и ждал — мгновенно перешел со спокойного шага на галоп.
Ни воевода, ни тем более гриди, которые, тихо переговариваясь и посматривая по сторонам, замыкали это небольшое шествие, не ожидали такого поворота событий. Однако они быстро опомнились и поспешили вслед за князем, а он тем временем уже обогнал трех всадников, возглавлявших процессию.
Сотник не сразу понял, что случилось, с трудом оторвался от своих дум и стеганул коня, который и без того уже прибавил ходу.
Ворон стрелой летел по пустынной улице, словно пытался опередить свою черную тень, которая стремительно неслась впереди него. Из‑под копыт его вырывались ледяные брызги, которые, спустя несколько мгновений, превращались в снежный водоворот: следом за скакуном Михаила Ярославича по засыпанной снегом дороге мчались кони княжеских спутников. Только у ворот, охраняемых дружинниками младшей княжеской дружины, Михаил Ярославич осадил коня, чинно въехал во двор и неспешно проследовал к своим хоромам.