Ловко соскочив на землю и отдав поводья подбежавшему конюху, князь с крыльца махнул воеводе рукой.
— До завтра! — крикнул он и легко взбежал по лестнице.
Распрощавшись с князем, воевода со спокойным сердцем отправился к небольшому дому, в котором он расположился накануне. Егор Тимофеевич был почти уверен, что ему удалось вернуть князю хорошее расположение духа. Он и предположить не мог, что Михаил Ярославич так и не избавился от своих тяжелых мыслей, а самого воеводу ожидает долгая бессонная ночь.
Необжитое княжеское жилье заполнял горьковатый, источаемый гладко обработанными толстыми бревнами сосновый дух, в нем лишь едва был ощутим запах, исходящий от лампадок, горящих перед образами, и от потрескивающей в шандале свечи.
Разгоряченный быстрой скачкой, князь не сразу смог успокоиться. Он прошелся по горнице, недолго постоял у окна, пытаясь что‑то разглядеть сквозь разукрашенную диковинными растениями слюду, и потом, отпив молока из крынки, оставленной предусмотрительным Макаром, отправился в опочивальню.
Затушив свечку, горевшую в небольшом подсвечнике, водруженном заботливой рукой на столе у изголовья постели, Михаил Ярославич, как был, не раздеваясь, улегся на соболье одеяло и закрыл глаза.
Спать ему совсем не хотелось, он лежал с опущенными веками, слушал какие‑то неясные звуки, доносившиеся со двора, и думал о прошедшем дне.
Все то, о чем он хотел забыть, вновь и вновь напоминало о себе, возвращало к мыслям о событиях минувших лет, за которыми неумолимо возникали видения последних дней, проведенных князем во Владимире. Ему даже ясно послышался недовольный голос Святослава Всеволодовича, и, пытаясь избавиться от этого наваждения, князь открыл глаза.
В углу все так же слабо мерцал огонек лампадки, за окном чернела ночь.
«Что же это со мной? — раздосадованно подумал Михаил. — Пора бы о дне грядущем позаботиться, а мне все вчерашний покоя не дает. Воевода тут опять прав. А ежели он мои терзания заметил, то и другому такое под силу может оказаться. А хорошо ли это? Конечно же нет! Князю слабость никому нельзя показывать ни другу, ни врагу — не этому ли отец меня учил. Сомнения мои поглубже запрятать надобно».
Князь поднялся, сел на краю ложа и огляделся. Темнота окружала его со всех сторон, лишь в углу у небольшого иконостаса теплился огонек.
«Будто я на дне бездонного колодца по чьей‑то злой воле очутился», — подкралась к нему мрачная мысль. Чтобы прогнать ее, князь встал, направился к окну и, не удовлетворившись увиденным, быстро вышел из опочивальни, миновав большую горницу, где на лавке у стены дремал Макар. Пройдя через широкие сени, Михаил Ярославич распахнул дверь и буквально захлебнулся морозным бодрящим воздухом.
Молочный лунный свет лился с небес. Мир вокруг теперь обрел другие краски и уже не представлялся глубоким мрачным колодцем, куда князя бросила неведомая сила. Он прошелся по террасе, спустился с крыльца.
В черном высоком небе мерцали мириады звезд. Словно зачарованный, смотрел на них Михаил Ярославич, и чем дольше вглядывался в зияющую над ним пропасть, тем сильнее осознавал, насколько он беззащитен.
«Но ведь и любая тварь земная так же беззащитна, как и я. Все мы под Богом ходим. Никто, ни один человек, знать не может, что с ним будет, как жизнь его сложится. Что ж я заранее в уныние впадаю. Разве не привык я к испытаниям, ведь немало их на долю мою выпало? Слава Богу, жив и здоров ныне, да и с уделом теперь», — размышлял князь, почти совсем успокоившись.
Еще раз Михаил Ярославич внимательно посмотрел на звездное небо, но теперь почти без трепета, а скорее с благодарностью за то, что это бездонное пространство вернуло ему утерянную было уверенность в своих силах.
— День завтра, по всем приметам, ясным будет, — сказал князь вслух, — вот и посмотрим, какая она, Москва, — добавил с усмешкой и вдруг, ощутив холод, поспешил в теплую опочивальню.
Свежий воздух, принесенный князем в горницу, колыхнул пламя лучины, коснулся лица Макара. Тот поежился, осоловело приоткрыл один глаз и, никого не увидев, опять погрузился в безмятежный сон.
В тот самый момент князь уже стоял в опочивальне перед образами. Он бережно дотронулся до створок небольшого металлического складня, подаренного ему матерью, когда князь отправлялся в свой первый поход.