В доме печь была жарко натоплена. Воевода снял свиту и улегся на лавку.
Обычно едва он успевал закрыть глаза, как моментально засыпал, проваливаясь в темную пустоту, но сейчас уснуть не смог. Он поднял веки, тупо поглядел на низкий потолок и зажмурился, надеясь, что уж на этот раз уснет. Но вместо черной пустоты перед глазами замелькали знакомые лица, послышались возбужденные голоса и удары мечей.
Воспоминания, которые, как ему казалось, были запрятаны в самые глубокие тайники его памяти, возникли перед ним.
Из последних сил воевода старался не пустить их в сегодняшний день, но, пролежав некоторое время с закрытыми глазами, в конце концов понял, что сон к нему почему‑то не идет. И, поняв это, он уже больше не ждал сна, а неохотно, словно подчиняясь неведомой силе, погрузился в тяжелые воспоминания.
«Может, этого требуют те, о ком я старался не думать, не бередить свою душу, жалеючи себя? Но так, наверное, нельзя, — решил он. — Надо их помнить, чтобы они жили хотя бы в памяти тех, кто обязан им своей жизнью».
Егор Тимофеевич положил руки под голову и ничего не видящими глазами уставился в темный потолок.
«Помнит ли Андрея кто‑нибудь, кроме меня? — спросил он себя и сам себе ответил: — Может быть, только мать его, да и то сомнения в этом берут. А те, с кем он в одной дружине был, едва ли не все голову на Сити сложили. Князь Михаил, может, еще помнит, все‑таки детство их вместе прошло…»
Слабая улыбка тронула губы воеводы, когда он представил, как его Андрей играет с княжеским сыном.
Андрей был не только старше Михаила почти на три года, но гораздо сильнее и выше его на голову. Он уже без чьей‑либо помощи взбирался на коня, хорошо умел управляться с деревянным мечом, легко крутил детскую палицу и метко стрелял из лука, и хоть был еще мал, но с ним не гнушались меряться силой и отроки княжеской дружины. Они, правда, слегка подыгрывали ему, но вида не показывали, чтобы не обидеть маленького отважного воина.
В ту пору Егор Тимофеевич еще не был воеводой, а ходил в походы в старшей дружине князя Ярослава Всеволодовича, да и по отчеству его никто не величал. В одном из таких походов он был тяжело ранен, и ему пришлось надолго оставить мысли о каких‑либо сражениях. Окрепнув и встав на ноги, он приходил на ристалище, где оттачивали свое мастерство дружинники, и мог не раз видеть, с какой завистью во взгляде наблюдает за ними маленький княжич.
Все знали, что Михаил Ярославич слаб здоровьем и часто хворает. И хоть постриги[28] давным–давно прошли и он, как и все княжеские сыновья, был посажен на отцовского коня, и даже проехал на нем большой круг, но воинскому ремеслу, которым князьям подобает владеть, его, похоже, никто учить не собирался.
Правда, сначала Ярослав Всеволодович поручил воспитание Михаила одному из своих старых дружинников. Однако после того, как мальчик в очередной раз занемог и едва ли не месяц пролежал в горячке, отец от этой идеи отказался и, вернув несостоявшегося наставника в дружину, кажется, вовсе потерял всякий интерес к ребенку. Теперь княжич обычно проводил время с матерью, которая начала учить его грамоте, долгими вечерами читала ему жития святых и рассказывала разные поучительные истории из жизни князей.
И вот однажды теплым летним днем, когда Михаил сидел на ступеньках крыльца и словно столетний дед грелся на солнышке, мимо него пробежал раскрасневшийся Андрей и громко крикнул: «Эй, чего сидишь! Айда в горелки играть!»
Княжич, не привыкший к такому обращению, оглянулся по сторонам, подумав, что звали играть вовсе не его, а кого‑то другого, кто находится за его спиной. Но рядом никого не было. Михаил удивленно пожал плечами, но тут снова услышал, уже издалека, звонкий голос.
— Ну что же ты? Догоняй! — кричал ему какой‑то наглый мальчишка.
Еще никто из сверстников никогда не звал княжича играть в свои мальчишеские игры. Братьям, которые были едва ли немногим старше этого крикуна, уже давно не до детских игр, они княжили, словно взрослые, только он, забытый отцом, рос при матери. Михаил сразу же подумал об этом, и от обиды на глазах у него навернулись слезы, и чтобы не расплакаться, он быстро заморгал.
28
Постриги — обряд признания достигшего трех лет ребенка мужчиной, законным сыном и наследником отца. При его совершении мальчику впервые от роду стригли волосы взрослой стрижкой и сажали на отцовского коня. Постриги означали переход мальчика на воспитание к отцу.