Смеялись и княжич, и Андрей. Михаил, кажется, наконец‑то понял, что был на волосок от гибели, но по детской наивности не верил, что его жизнь так нелепо могла оборваться.
Княжич стал со смехом рассказывать, как сначала опешил, оказавшись в холодной воде, которая была гораздо холоднее, чем он ожидал, упомянул и о том, как решил, что сможет удержаться за ломкий камыш, но только обрезал руки. Для достоверности он всем протягивал ладони с едва заметными темными линиями, и взрослые с неподдельным вниманием смотрели на детские руки. Затем княжич стал рассказывать, как испугался, когда почувствовал, что почва под ногами куда‑то исчезла и его словно кто‑то потянул вниз, в черную бездну. Однако хоть он пытался говорить со смехом, но холодок испытанного ужаса пробежал по спине и у него самого, и у всех, кто был свидетелем случившегося.
— Я скажу отцу, и он отблагодарит тебя и Андрея за мое спасение — вдруг серьезно сказал княжич и тут же со смехом стал вспоминать, как почувствовал, что кто‑то схватил его за свиту, отчего ему стало трудно дышать.
«Пожалуй, благодарности не миновать, — подумал тем временем Егор Тимофеевич, — только какой? Под горячую руку попадешь, можно и в поруб[31] угодить, а то и головы лишиться».
Награды, правда, никакой не было, но и в опалу наставник княжеского сына не попал.
Он не стал ничего скрывать, а сразу же по возвращении в город рассказал обо всем Ярославу Всеволодовичу. Тот, зная о счастливом конце истории, все же для вида сурово отчитал Егора Тимофеевича за недогляд, но затем смягчился и вполне спокойно выслушал его, согласившись с тем, что Михаилу надо бы научиться держаться на воде. На том и порешили.
С опаской ждали окружающие, не расхворается ли княжич, что раньше бывало даже из‑за меньшей напасти, но он, к всеобщей радости, как и до купания в студеной воде, был бодр и весел.
Вскоре князь отправился в очередной поход, пообещав Михаилу, что в следующий раз обязательно возьмет его с собой. Вместе с дружиной родной дом впервые покинул и Андрей, а Егор Тимофеевич, помня о своей ответственности, стал еще больше времени проводить с сыном Ярослава Всеволодовича.
Воевода усмехнулся при воспоминании о том, сколько сил пришлось потратить нетерпеливому княжичу, чтобы научиться бить без промаха зверя и птицу, но зато позже, возвращаясь с охоты, он мог похвастаться богатой добычей. Хотя занятие это, истинно мужское, ему почему‑то было не по нраву.
Однако не только охота и владение боевым оружием занимали теперь юного князя, который стал живо интересоваться тем, как бились княжеские дружины с врагами, как князьям удалось победить или почему они потерпели поражение в том или ином сражении. Егор Тимофеевич рассказывал о битвах, о которых ему было известно от других, и о тех, в которых ему довелось участвовать самому. Он и сам, незаметно для себя, набирался мудрости в этих долгих беседах.
Дотошного ребенка интересовало все: и какие силы были у противников, и что было за место, на котором встретились полки. Пришлось припоминать даже самые незначительные подробности, до мелочей описывать места сражений. По ходу рассказа Егор Тимофеевич спрашивал у Михаила, как бы тот действовал на месте воеводы, и порой, вступая в спор с княжичем, подробно объяснял, почему надо было поступить так, а не иначе.
— Эх, я бы полк свой отсюда вывел да прямо в лоб ударил! — возбужденно кричал княжич, прочерчивая веткой на снежном насте направление, откуда, как он считал, надо было бы бить по противнику.
— Рассказывают, что твой дед, Мстислав Удатный, так и поступил, но вот какая незадача вышла, не знал он ничего о силах, что против него стоят.
— Что ж он лазучить никого перед собой не посылал?
— Может, и посылал, кто теперь скажет, да только далеко ли те лазутчики ходили. А русские полки с половецкими побили сторожи да отряды малые, что впереди туменов[32] татарских шли, и через Днепр вперед ринулись. До речки, что Калкой зовется, быстро добрались, а вот там‑то и наткнулись на главные силы. Их и счесть было нельзя.
— Дальше я знаю, что было, мать поведала, — насупившись, пробубнил себе под нос Михаил, не желая вспоминать о поступке деда, недостойном[33] не только воеводы, но и простого воина. Однако, помолчав мгновение, все же сказал: — Надо было бы хоть переправу наладить, может, тогда бежать, аки зайцам, не пришлось и сабли, словно траву, наших витязей не косили бы.
33
…о поступке деда, недостойном. — В битве при Калке отряд Мстислава Удатного был разбит, а сам он, спасаясь от погони, уничтожил средства переправы, чем поставил оставшиеся войска в крайне тяжелое положение. «Излишнее славолюбие героя столь знаменитого погубило наше войско», — писал Н. М. Карамзин.