Хотели бы они спросить, как случилось, что великий князь, уже зная о силе врага, не сам на него пошел, а сына своего Всеволода биться с погаными отправил, почему оставил столицу, поручил ее сыновьям оборонять, а главное — отчего сразу за помощью не обратился? Но разве спросишь об этом у Ярослава Всеволодовича, ведь в вопросах таких слова о вине его брата скрыты, да к тому же вряд ли он и сам знает ответы на эти вопросы.
— Больно тяжело решение, князь, — прервал чей-то глухой голос затянувшееся молчание, — сразу не ответить.
Ярослав Всеволодович повернул голову в сторону говорившего, однако тот уже замолчал, понурив голову, но в этот момент раздался другой голос, а за ним, кажется, заговорили все разом:
— Поздно, князь, на подмогу собираться.
— Сам он виноват.
— Сразу бы звал.
— Вот–вот, может быть, тогда бы худа и не случилось.
— Кабы он рязанцам помог…
— Он и раньше‑то не больно спешил другим помогать, помнится, отрядец‑то, что он тестю твоему послал, до Калки так и не дошел, домой воротился.
— Это ж надо, сколько душ невинных погублено.
— Мы уйдем, на кого здесь людей оставим?
— Литва да немцы себя ждать не заставят!
— Это уж наверняка!
— На то он и великим князем прозывается, что как отец родной должен всем на подмогу первым приходить.
— Вот–вот, сам‑то мешкал, ждал чего‑то до последнего.
— Сейчас‑то, ясное дело, почитай, все потерял, не жалко и славой поделиться.
— Уж какая тут слава. О чем говоришь!
— Ждал великий князь долго, теперь не успеем к нему на подмогу.
Князь с некоторым удивлением слушал говоривших, не успевая поворачивать голову то к одному, то к другому, то к третьему.
В этих выкриках были и вырвавшиеся из‑под спуда прежние обиды, и острая боль от нового, еще не до конца осознанного, горя, и понимание своей беспомощности. В другой ситуации вряд ли Ярослав Всеволодович услышал бы что‑либо подобное о своем брате, о великом князе, но сейчас он и сам думал точно так же, как его испытанные в боях товарищи.
— Я выслушал вас, — заговорил глухо Ярослав Всеволодович, подняв руку и заставив тем самым всех примолкнуть, — вы, пожалуй, правы в одном: собрать все наши силы мы уже не успеем. Как ни горько это признать. Ведь, по дошедшим до нас известиям, поганые двигаются по нашей земле, словно огонь по сухой траве. Мы даже не знаем, как теперь обстоят дела и что с великим князем стало с тех пор, как он отослал ко мне гонца. Да и здесь земли без присмотра оставлять ни в коем разе нельзя. Посему решил я отправить к великому князю не всю нашу рать, что по весям и сторожам сразу не соберешь, а дружину, которая под моей рукой на сей момент имеется. Бог даст, может, вовремя успеет, ну а если нет, — так не с нас спрос.
— Только не тебе, князь, ту дружину вести надобно! — выкрикнул кто‑то, сидевший в отдалении, лишь Ярослав Всеволодович закончил говорить.
— Да, да, это верно! Не тебе вести! — поддержали вятшего сразу несколько человек.
Князь, правда, и сам не собирался отправляться в поход, и уже было хотел объявить об этом, но не успел — как нельзя кстати раздались эти выкрики. Он якобы с недоумением посмотрел на говоривших, один из которых, поймав его вопросительный взгляд, стал объяснять, почему, по его суждению, князю не следует возглавлять дружину. Собравшиеся дружно кивали.
— Что ж, раз вы так решили, значит, так тому и быть, — проговорил Ярослав Всеволодович как бы нехотя и произнес уже твердо: — А дружину поведет Ратибор, мы же собирать силы здесь будем, дабы не пришлось с нашими ворогами на своем пороге биться.
Услышав решение князя и имя того, на кого пал его выбор, все закивали еще сильнее, и по палатам пронесся гул одобрения.
Расходились, тихо переговариваясь между собой, и в тот момент, когда палаты почти опустели, к Ярославу Всеволодовичу, все еще восседавшему на своем месте, подошел Михаил.
Взгляд его был суров, а лицо выражало решимость, и отец, лишь глянув на сына, сразу понял, о чем будет разговор, и не ошибся. Михаил Ярославич, выросший и возмужавший, но еще безусый отрок, просил у князя одного: отправить и его с уходящей вечером дружиной.
Ярослав Всеволодович ясно осознавал, чем может завершиться этот поход, и хотя слабая надежда на то, что великому князю удастся остановить татарские тумены, все еще его не покинула, отправлять сына на почти верную погибель ему совсем не хотелось.
Отговорить Михаила не удалось, к тому же князь заметил, что к их разговору прислушиваются несколько вятших мужей и дружинников старшей дружины, еще не покинувших палаты. Не будь их, он смог бы, не роняя ни своей чести, ни чести упрямого отрока, просто–напросто приказать сыну сидеть дома, а теперь был вынужден дать ему свое согласие.