— Я бы от зайца верченого не отказался, — мечтательно говорил в этот момент Никита.
— Да щей бы пожирней с пряжеными[43] пирогами, — поддержал сотника Демид.
— А потрошок гусиный? — продолжил Никита.
— Тьфу, Никитка, на грех наведешь, и так в животе бурчит, а ты тут со своими разговорами! — оборвал приятеля сотник. — Погодить не можешь, что ли? Вон уж ворота видать.
— А ну как князь еще куда–нито задумает свернуть? — возразил тот.
— Наше дело маленькое. Сам знаешь: куда он скажет — туда и пойдем, не нам дорогу выбирать. Так что терпи да помалкивай. А то ишь ты, уж и слюни потекли от разговоров, — проговорил мрачно Демид и замолчал.
Однако не только у сотников появились мысли о сытном обеде. Князь, нагулявшись вволю, насмотревшись на город и людей, тоже начал подумывать о застолье. Решив, что пора возвращаться в палаты, Михаил Ярославич обернулся, нашел взглядом Никиту, который без слов понял князя и, обогнав воеводу и посадника, быстро приблизился к нему.
— Поспеши‑ка в город, передай Макару, пусть столы накрывают. Мы скоро будем, — приказал князь.
Никита кивнул, стеганул коня, который во весь опор понесся к воротам, видневшимся в конце дороги, поднимавшейся на бугор. Демид сразу понял, о чем шел разговор между князем и сотником, обрадовался своей догадке, которую князь не замедлил подтвердить.
— На сегодня, думаю, хватит гуляний, — сказал Михаил Ярославич, обращаясь к своим спутникам, — чай, не в последний раз. Да и в палатах наверняка нас уж заждались. Как бы пироги не зачерствели, — усмехнулся он довольно. — Так что путь наш лежит в детинец.
«Ишь ты, вроде весел, а всю дорогу слова не проронил, будто недоволен чем. Поди тут разгадай, о чем его мысли, — подумал посадник. — Надо будет ка$1‑$2$3с воеводой поговорить, он его нрав лучше знает, а то так и впросак немудрено угодить или, того хуже, — в опале оказаться. Надо мне это на старости лет?
Вот только улучить момент, когда сам воевода приветлив будет. У него, как видно, тоже нрав суровый, да и на слова он больно скуп».
Настроение у Михаила Ярославича и в самом деле часто менялось, особенно в последнее время. Он все никак не мог свыкнуться со смертью отца, погибшего не так, как подобает воину — на поле брани, а от зелья, полученного из рук ненавистного противника. Не мог свыкнуться молодой князь и с участью побежденного, гордость его не позволяла, даже мысли не допускала о том, что он когда‑нибудь, так же как отец — а теперь и старшие братья — отправится выпрашивать у хана права на свои же земли. Князь Михаил не понимал их, не мог и не хотел понять их действий, может, каких‑то скрытых от него помыслов и потому при одном воспоминании об отце и братьях становился раздражителен. Как ни старался он отвлечься от черных мыслей о хане и Орде, действительность вновь и вновь напоминала о них.
Не по душе пришлась поначалу и Москва, однако после сегодняшней прогулки он присмотрелся к городу и людям и нашел подтверждение своим ночным мыслям. Действительно, все не так уж и плохо.
«Город хоть и мал, да люди в него тянутся, не ушли в другие земли, как в иной раз бывало, не бросили пепелища — отстроились. Даст Бог, разрастется Москва. Конечно, не достичь ей славы Владимира, не быть стольным городом, но уж тут ничего не поделаешь», — размышлял князь под громкий хруст и скрип, доносящийся из‑под копыт лошадей, которые бодро вышагивали по слежавшемуся снежному насту.
Уже совсем небольшое расстояние отделяло князя и его людей от ворот детинца. Кони, словно почуяв дом, зафыркали, задышали громко, а Ворон без повеления седока даже немного ускорил ход, правда, князь этого не заметил. Михаил Ярославич, глянув в сторону дороги, уходившей к торгу, вдруг заметил девушку, которая показалась ему удивительно похожей на ту, что он встретил здесь утром. Князь словно опять увидел перед собой нежное девичье лицо, залитое румянцем, и большие темные глаза, в которых можно было утонуть, как в черном бездонном омуте. Он улыбнулся, заранее радуясь новой встрече, но, когда приблизился к незнакомке, оказалось, что он обознался. Девушка, шедшая ему навстречу, тоже была очень мила, но чуть ниже ростом, а разрез темных глаз говорил о том, что в роду ее наверняка были половцы–степняки. Улыбка исчезла с княжеского лица, разочарованный, он еще раз скользнул взглядом по девичьей фигуре и, подогнав коня, поспешил к воротам.