Телеграфные ключи и скоростные печатающие аппараты отбивали сообщения — то короткие и краткие, то длинные и подробные, но и те, и другие — одинаково зловещие. Бешено грохотали телетайпы. Надрывались телефоны, из которых квакали чьи-то металлические голоса. Могучий многоканальный коротковолновый передатчик посылал на весь мир тревожные импульсы через высотную антенну.
Прибывающие отовсюду новости сравнивали, взвешивали, классифицировали. Бликкер завершил опыт. Докладывает о двух шарах, парящих над Дел авар Авеню. Отлично! — передайте Бликкеру, чтобы немедленно позабыл о них — если сможет. Весточка от Уильямса. Провел опыт и воочию видит светящиеся шары. Поблагодарите и велите ему скрыться куда-нибудь — да попроворнее. Толлертон вызывает. Наблюдает вереницу голубых шаров, пересекающих на большой высоте Потомак. Пускай спустится в укрытие и вздремнет.
— Алло! Толлертон? Спасибо за сообщение. Простите, нам не разрешается говорить об итогах других опытов. Как почему? Да ради вашей же безопасности! Немедленно выкидывайте все из головы — слышите? — и ступайте баиньки.
Шумная, но упорядоченная катавасия царила вокруг. Каждый звонок прорывался сквозь параллельные вызовы, каждый далекий абонент стремился опередить прочих. Кто-то отчаянно стиснул трубку, пытаясь связаться со станцией ВРТС в Колорадо. Отчаявшись, запросил полицейское управление Денвера. В другом углу терпеливый радист монотонно твердил: “Вызываю авианосец “Аризона”. Вызываю авианосец “Аризона”.
Ровно в четыре посреди этой суматохи возникли двое. Они вышли из туннеля, по которому вот уже добрых десять лет вывозили на поверхность несчетные тысячи влажных еще газет, чтобы срочно доставить их на железнодорожную станцию.
Первый из вошедших почтительно придержал дверь, пропуская вперед спутника — высокого плотного мужчину со стального цвета шевелюрой и светло–серыми глазами, спокойно и непреклонно глядевшими с сурового лица.
Он остановился и окинул помещение наметанным, цепким взглядом.
— Господа, перед вами Президент.
Последовала тишина. Все поднялись, вглядываясь в хорошо и давно знакомые черты. Глава государства жестом призвал их продолжать работу и проследовал в отдельную кабину. Там надел очки, взял в руки несколько машинописных листков и придвинулся к микрофону.
Вспыхнула сигнальная лампочка. Президент заговорил. Голос звучал уверенно и спокойно, с убедительной силой. Сверхчувствительная аппаратура, укрытая в другом подземелье, на расстоянии двух кварталов, принимала этот голос и множила двумя тысячами копий.
Президент закончил говорить, поднялся и вышел. После его отъезда две тысячи катушек магнитофонной пленки разобрали, разложили по герметическим контейнерам и увезли.
Стратоплан Нью–Йорк–Сан–Франциско, вылетевший в пять часов, уносил на борту две дюжины этих катушек, упрятанных среди прочего груза. Три он успел оставить в промежуточных пунктах посадки, а затем летчик перестал властвовать собственными мыслями, и стратоплан исчез навеки.
Специальным рейсом на Лондон в четыре тридцать отправились еще десять копий. Они благополучно пересекли Атлантику и прибыли по назначению. Экипаж уцелел только потому, что полагал, будто в запечатанных контейнерах находятся микрофильмы. Те, кто внимательно и безошибочно читали мысли обоих пилотов, Обманулись, и спасли стратоплан.
Примерно три четверти копий попали по назначению в нужный срок. Несколько задержались в пути по естественным и непредвиденным причинам, прочие стали первыми потерями в объявленной и начавшейся беспощадной войне. Президент, разумеется, мог бы и сам произнести свою речь по всем программам одновременно. Только в этом случае речь могла прерваться на первой же фразе, и Президента не стало бы. Теперь же целых полторы тысячи американских президентов ждали с речью наготове у полутора тысяч микрофонов, разбросанных по всему земному шару: в посольствах и консульствах, на дальних островах, затерянных посреди Тихого океана; на боевых кораблях — вдалеке от людей и витонов. Десятеро президентов расположились в безлюдных арктических просторах, где о витонах не напоминало ничто, кроме безопасных вспышек северного сияния.
В восточных штатах было семь утра, в Великобритании наступил полдень, циферблаты показывали урочное время в прочих точках земного шара; где-то еще стояла ночь, а где-то день клонился к закату, когда ошеломляющая новость выплеснулась на первые волосы газет, вспыхнула на теле- и стереоэкранах, загремела из громкоговорителей и приемников, зазвучала везде и повсюду.