Гаррисон осторожно ответил:
— Все зависит от того, признают они нас или нет. А также от того, на какого ганда вы наткнетесь: есть такие, которые попытаются обратить вас в свою веру вместо того, чтобы игнорировать. Многих наших выдает униформа.
— У них, что, аллергия к униформе?
— Очень похоже, Ваше превосходительство.
— А почему?
— Не могу сказать точно, сэр. Я о них не так уж много знаю. Думаю, потому что униформа у них ассоциируется с тем режимом на Терре, от которого бежали их предки.
— А у них никто униформы не носит?
— Не замечал. Им, по-моему, доставляет удовольствие выражать свое «Я», одеваясь и украшаясь на любой лад — от косичек до розовых сапог. Странности во внешнем виде у гандов — норма. А униформа им кажется ненормальной, они ее считают символом угнетения.
— Вы их все время именуете гандами. Откуда взялось это слово?
Гаррисон, скрывая подступающее раздражение, терпеливо объяснял послу, а мысли его в это время витали в харчевне Сета с мраморными столиками, с вкусными ароматами из кухни. Он представил серые глаза Илиссы, кокетливую кудряшку, и сердце сладко заныло. Вспомнил терпеливого добряка Сета и понял, что там было что-то неуловимое, но очень важное, чего никогда не было ни на корабле, ни на родной Терре.
— И этот человек, — закончил он, — изобрел то, что они называют «оружием».
— И они утверждают, что он был землянином? А как он выглядит? Вы видели его портреты или памятники ему?
— Они не воздвигают памятников, сэр. Они говорят, что ни один человек не может быть выше другого.
— Ерунда, — отрубил посол. — Вам не пришло в голову осведомиться, в какой период истории проводились испытания этого чудо-оружия?
— Никак нет, сэр, — сознался Гаррисон. — Я не придал этому значения.
— Конечно, куда вам. Я не ставлю под сомнение ваши качества космонавта, но как разведчик вы ни к черту не годитесь.
— Прошу извинить меня, сэр. — ответил Гаррисон.
«Извинить? Ты, ничтожество, — прошептал голос в его душе. — За что ты просишь прощения? И у кого? Это всего лишь высокомерный толстяк, которому в жизни не погасить ни одного оба, как бы он ни старался. Чем он тебя лучше? Тем, что у него бочкообразное брюхо? И перед этой бочкой ты вытягиваешься и лепечешь: «Простите, сэр, извините, сэр!» Да попробуй он прокатиться на твоем велосипеде, он свалится, не проехав и десяти ярдов. Плюнь ему в это жирное лицо и скажи: «Нет, и точка!» Что же ты струсил?»
— Нет, — громко выпалил Гаррисон, сам удивляясь собственному голосу, решительным ноткам, прозвучавшим впервые в этих стенах.
Капитан Грейдер оторвал глаза от своих бумаг.
— Если вы решили сначала отвечать, а потом выслушивать вопросы, то вам лучше зайти к врачу. Или у нас на борту появился телепат?
— Я думал… — пояснил Гаррисон.
— Это я одобряю, — сказал посол. — Думайте, и побольше. Может быть, это постепенно войдет в привычку. Когда-нибудь вы тоже добьетесь того, что этот процесс будет проходить безболезненно.
Довольный собственным красноречием, он снял с полки толстую книгу.
— Вот он, на этой странице. Жил четыреста семьдесят лет тому назад. Ганди, именуемый Отцом, — основатель системы гражданского неповиновения. Последователи этого учения покинули Терру во время Великого Взрыва.
— Гражданское неповиновение, — повторил посол, закатывая глаза. — Но нельзя же использовать его как социальный базис! Такая система просто не сработает!
— Сработала, да еще как, — утверждающе сказал Гаррисон, забыв добавить «сэр».
— Вы возражаете мне? — у посла брови поползли вверх.
— Просто констатирую факт, — сказал инженер, прямо глядя в возмущенные глаза чиновника.
Посол свирепо вперился в Гаррисона, не веря, что какой-то инженеришко позволяет себе такое обращение.
— Вы отнюдь не специалист по социально-экономическим проблемам. И зарубите это себе на носу: любого такого, как вы, ничего не стоит обвести вокруг пальца.
— Система работает, — стоял на своем Гаррисон, удивляясь собственной смелости.
— Как и ваш идиотский велосипед. У вас образ мышления на уровне велосипеда. — Посол терял терпение, но не мог себе позволить опуститься до спора с этим лопоухим инженером.
Что-то внутри у Гаррисона резко изменилось, и голос, очень похожий на голос самого Джима Гаррисона, очень внятно произнес:
— Чушь!
— Что-о?
— Чушь, — повторил решительно инженер.
Посол потерял дар речи. Встав из-за стола, капитан Грейдер немедленно употребил свою власть.