— Что это было? Как испытывали? — не унимался Грэхем.
— Фотографическая эмульсия, чувствительная к излучениям далеко за пределами инфракрасного диапазона, — куда более чувствительная, чем все ныне существующие, какие нам удалось раздобыть. Бич утверждает, будто подобная эмульсия должна выявлять невидимые предметы — неопознанные объекты, — наподобие небольших солнц, а зачем — понятия не имею. Никто не имел.
Мы использовали состав Уаймана, провели обычную экспозицию — и действительно получили негативы, на которых запечатлелись штуки, схожие с мелкими светилами.
— А дальше, дальше? — торопил Грэхем.
— Мы с любопытством разглядывали их, а потом долго судачили. Эти солнца — шарики, испускающие невидимое излучение. Три или четыре парили над крышей экстракционного цеха номер четыре. Почему-то, не могу объяснить, почему, всеми нами овладело сильнейшее волнение, тревога — люди просто не находили себе места. Как только убедились в успехе испытаний, Уайман позвонил Бичу — доктор оставался дома. И посередине их разговора — тарарах! — все взлетело в воздух.
— Бич определенно знал о существовании этих предметов, — знал еще до того, как вам удалось их заснять?
— Разумеется! Не могу сказать, откуда, — но безусловно знал.
— И никогда не намекал вам о происхождении подобных объектов?
— Нет. Лишь пояснил, как они будут выглядеть на негативе. И все. Он об этом вообще особо не распространялся.
— Спасибо, — сказал Грэхем. — Убежден: вы крепко нам помогли.
Отодвинув стул, он медленно вышел из палаты. В полном недоумении Корбетт направился следом. Они миновали кривую аллею, уводившую к магистральному шоссе, и остановились у гиромобиля, принадлежавшего начальнику полиции.
Повинуясь едва уловимому наитию, странному, еле внятному внушению, которое невозможно было ни объяснить, ни словами выразить, Грэхем постарался не думать о только что окончившемся допросе и сосредоточиться на чем-либо другом. Повелевать собственным рассудком оказалось куда как непросто, и первые несколько минут, пока непокорные мысли не удалось направить в безобидное русло, Грэхем покрывался испариной от напряжения. Наконец, догадался извлечь из памяти женский образ, и начал с готовностью любоваться волной черных локонов, изгибами бедер, безмятежной улыбкой, освещавшей временами хорошенькое лицо с ямочкой на узком подбородке. Разумеется, это была доктор Кэртис. Кто, любопытно, дал ей право напускать на себя ученый вид — с такой-то фигурой?
Внутренний взор Грэхема продолжал тонуть в ясных, спокойных глазах женщины, однако начальник полиции уже забрался в кабину и недовольно проворчал:
— Жалко, парень не смог объяснить, что это еще за сатанинские солнца!
— Жаль, — пытаясь не отвлечься, буркнул Грэхем и захлопнул за тучным полицейским дверцу. — Я позвоню вам в управление сразу после обеда! — Он торопливо зашагал прочь, упорно вызывая перед мысленным взором яркий, соблазнительный женский образ.
Неугомонный Корбетт опустил стекло и заорал вслед:
— Этими солнышками наверняка стоит заняться! Голову готов заложить — что-то с ними нечисто!
Не получив ответа, начальник полиции обжег спину Грэхема возмущенным взглядом, дернул только что заложенной головой и нажал толстым пальцем кнопку стартера.
Гиромобиль завизжал, будто изголодавшийся пес, увидевший кость, рванулся, набрал скорость. Неуклонно убыстряя ход, ринулся по улице — только ставни первых этажей захлопали от поднятого вихря. Пулей проскочив сквозь узкий просвет между мчавшимися наперерез машинами, гиромобиль вылетел на перекресток, не замечая сигналов автоматических светофоров. Перепуганные пешеходы метнулись врассыпную. С тою же бешеною прытью гиромобиль миновал и следующий квартал, описал пологую дугу, проскочил еще один перекресток, со всего маху врезался в бетонный торец углового здания. От удара машина буквально сплющилась в лепешку, а двухтонная панель раскололась. Грохот еще долго, метался хохочущим эхом среди обступавших стен.
Эхо достигло и барабанных перепонок Грэхема, продолжавшего усердное самовнушение. Он отчаянно, из последних сил, постарался удержать перед внутренним взором женское лицо, отогнать, отразить, отбросить устрашающую весть о новом человеке, поплатившемся за недозволенное любопытство к маленьким парящим светилам.
Вокруг обломков машины уже толпились зеваки, хранимые собственным неведением, а Грэхем, уязвимый для неведомого врага, благодаря подозрениям и познаниям, роившимся в мозгу, упрямо шагал прочь — шагал и боролся сам с собою, старался размышлять лишь о соблазнительном, полностью позабыв о насущном; шел и шел, настойчиво укрывая предательский разум спасительной маскировочной сетью чувственных вожделений — и постепенно победил в отчаянной борьбе.