Армейская радиостанция взлетела на воздух, когда микрофоны включились и оператор уже готовился произнести вступление к президентской речи.
Итоги недели оказались малоутешительны: шестьдесят четыре радиостанции на всей планете — семнадцать из них были североамериканскими — загадочным образом вышли из строя; персонал оказался уничтожен сверхъестественными силами, воспрепятствовавшими трансляции нежелательных сведений. Пресса понесла потери не менее тяжкие. Редакционные здания рушились, разнесенные на части непонятными взрывами, самые осведомленные сотрудники падали один за другим, убитые наповал.
И все же миру сообщили. Земля получила тщательно подготовленную весть. Невидимки оказались могучи, но не вездесущи.
Новость прорвались наружу. Несколько избранных почувствовали себя в безопасности. Всех остальных объял ужас.
Билл Грэхем сидел вместе с лейтенантом Волем у профессора Юргенса на Линкольн Паркуэй и просматривал вечерние выпуски всех газет, какие сумели раздобыть.
— Ведут себя в точности так, как и следовало ждать, — заметил Юргенс. — Кавардак и мешанина. Прошу любить и жаловать!
Он широким жестом развернул «Бостон Транскрипт». Газета никак не упоминала о невидимых силах, зато отвела три колонки под передовицу, так и брызгавшую исступленными нападками на правительство.
«Нам безразлично — правду или ложь содержит в себе мрачная сенсация, обнародованная нынче утром, —
вещал ведущий обозреватель «Транскрипт». —
Однако нас весьма и весьма интересует: кто стоит за ней? Правительство приняло полномочия, никогда не вверявшиеся ему избирателями — по сути, узурпировало первые полосы всех газет. Мы рассматриваем это как первый и решительных шаг к диктатуре. Наблюдается склонность к действиям, которых наша демократическая страна потерпеть не может, которые столкнутся с решительным противодействием — покуда мы сохраняем присущую нам свободу слова».
— А чьи взгляды выражает газета? — озабоченно произнес Грэхем. — Полагаю, что автор писал безукоризненно честно и с наилучшими намерениями. Неизвестно только: действительно ли он так считает, или мысли были коварно внушены извне, и он лишь полагает их произведениями собственного ума.
— Да, весьма вероятно, витоны способны склонять общественное мнение в любую желательную сторону, незаметно внушая мысли, которые наилучшим образом служат их целям. Разобраться, какие взгляды возникли естественно, а какие навязаны невидимками, в сущности, невозможно.
— В том-то и трудность, — согласился профессор. — Витоны обладают огромным преимуществом: держат человечество в узде, разделяют его и потешаются над всеми нашими попытками объединиться. А уж теперь, едва какой-либо интриган примется мутить воду, следует задаться жизненно важным вопросом: кто за ним стоит? Вот вам и первый психологический удар, нанесенный врагом, первая подножка замышляемому единству: ловко посеянное подозрение об угрозе диктатуры. Старый добрый прием: облить противника грязью. Что-нибудь, да прилипнет! Помните Игнатия Лойолу? Клевещите, клевещите — что-нибудь, да останется! И каждый раз на удочку попадаются миллионы. И не перестанут попадаться — люди скорее поверят выдумке, нежели дадут себе труд убедиться в правде.
— Охотно соглашаюсь, — Грэхем угрюмо уставился в газету.
Воль задумчиво проследил его взгляд.
— «Кливленд Плэйн Дилер» держится иного мнения, — заметил Юргенс.
Он поднял газету и показал двухдюймовыми буквами набранную шапку:
— Превосходный пример. Поглядите, как журналистская братия подает читателю факты. Парень явно возомнил себя сатириком. Тонко намекает на состоявшуюся две недели назад пирушку и предлагает называть витонов «вампирами Грэхема». Касательно вас он утверждает, что вы чем-то торгуете — надо полагать, солнцезащитными очками.
— Скотина! — устало бросил Грэхем. Воль хихикнул; Грэхем подарил приятеля таким взглядом, что тот проворно примолк.
— Да не расстраивайтесь, — утешил Юргенс. — Прозанимайся вы психологией толпы столько лет, сколько я, — давно обрели бы полную невозмутимость. Этого следовало ожидать. — Он похлопал рукой по газете. — Журналисты любят правду странной любовью. Они предпочитают насиловать. А факты уважают, лишь если факты выгодны. В остальных случаях гораздо полезнее пичкать читателя немыслимым вздором. Это поднимает писаку в собственных глазах, дает ему ощущение превосходства над читающим дурачьем.