— В центральном зале, мальчики, РЗМ (разгрузочно-загрузочная машина для перегрузки уранового топлива) готовит нам работку… Кассеты-то, ТВЭЛы (тепловыделяющие элементы) то ись, растрескались, во все стороны растопырились, особливо в главном центральном «козле»… В стенки технологического канала уперлись. Ядерная труха, осколки то ись, осыпалась вниз. И в «гусаке» (изгиб трубы), там, внизу, под активной зоной, скопились. От них и светит, как от ядерного взрыва. Но энто второй этап нашего с вами героизьма. А первый — это в центральном зале…
Как только разгрузочная машина остатки урановой кассеты из центрального «козла» зацепит и потащит вверьх, тут уж ядерная труха посыпется на пол центрального зала… Опять же как бы ядерный взрыв, но уже будет тута, прямо на полу. А мы его, гада, по очереди в морду из трансбойда, мощной мониторной струей пожарной воды будем смывать то ли под плитный настил, то ли в бассейн выдержки, куда РЗМ потащит остатки урановой кассеты. Эт уж как выйдет. Тут, главное, надо без мандража, чтобы без кукареку, то ись чтобы очко, не играло и так далее… Четкость! В том наше спасение. А дуракам, как говорится, закон не писан… Ревуны реветь будут как стадо быков, но рты на энто не разевать и внимание не рассеивать… — Фомич перевел дух и стер рукой пот со лба. — Быстрота и натиск! А? По-суворовски — и в дамки.
Федя глядел на Ивана Фомича просветленными глазами:
— Вот смотрю я на тебя, Фомич, и только диву даюсь… Откель в тебе прыти столько?
Фомич косо глянул на Федю.
— Откуда, говоришь? — И, налившись грузной кровью, сказал: — От едрени-фени! Не сбивай меня, Федя, на эмоции. Дело пошло! Двадцать пять раз так будет, мальчики… РЗМ туда-сюда… Двадцать пять ядерных взрывов… А наше с вами главное дело — ликвидация центрального «козла». А как в реакторном зале покончим, далее — вниз, под реактор. Там уж тележка дожидается. Каркас на колесах, а на ём свинцовый лист… Пока все! Остальной инструктаж на местах, в зоне более интенсивного ядерного взрыва. Пошли, герои!
Было видно, что Фомич воодушевился, слова «ядерый взрыв» повторял излишне часто, как бы подбадривая тем самым себя и подчиненных, что-де, мол, не зряшнее дело делать будут — атомный реактор в строй введут. И молодых ремонтников от облучения прикроют. Им еще жить, детей родить…
Все это в голове у Фомича мелькало, обадривало, придавало сил. И так было всегда. И так будет, знал он, до самой его погибели.
Все четверо встали и вышли из каморки ремонтного мастера. Прошли в коридор деаэраторной этажерки. В белых лавсановых, не первой свежести, комбинезонах, в белых чепцах. Все в бутсах. Шли не спеша, основательно, с чувством собственной значимости, слегка пришаркивая по пластикату.
Шли в сторону блочного щита управления. Маленький, головастый Вася Карасев, комбинезон на котором был велик не по росту. Особенно сильно топорщился на заду, делая фигуру смешной и несуразной, но все же не скрывал площины его тела. Длинный, тощий, мосластый Дима, комбинезон был ему коротковат, и штанины натянуто обрывались много выше щиколоток. На ходу он нервно подергивал плечами, как ножки циркуля переставляя прямые ноги, отчего весь корпус его слегка покачивался из стороны в сторону. Мощный, атлетического сложения Федя, чуть сутулый и со спины похожий на большого белого медведя, вставшего на задние лапы, шел размеренной, не шаткой походкой, и плавные складки на его лавсановом, чуть небрежном костюме переливались словно шкура зверя, отяжеленная жиром.
Старый мастер Иван Фомич Пробкин шел чуть впереди, среднего роста, заматеревший, прямой, как обрубок толстого бревна, с выпирающим животом, в тесноватом и сильно натянутом в пахах и на заду лавсановом костюме. Слегка откинутая назад голова и контрастные бульдожьи складки на буроватого цвета лице придавали его облику вид властный и решительный.
Передвигался он плавно, мелкими быстрыми шажками, и во всей фигуре его чувствовалась неприостановимая жажда деятельности. На ходу он пыхтел, дышал шумно, с хрипом, посверкивая по сторонам цепкими хозяйскими глазками, придирчиво осматривая все вокруг.
У входа в помещение блочного щита управления атомной электростанцией Фомич приказал, хрипло прокашлявшись:
— Вы тут, братцы, постойте а я проведу… как её… — он смущенно хехекнул. — Рескогносцировку? Так? — и тут же сморщился. — Хоть убейте меня, мальчики, а вот не могу переносить этот холодный энергоблок, его пластикатовую вонючую тишину.
— Послал бог работку! — буркнул Дима, потирая руки. — Твоя правда, Фомич. Скорее проводи росгосциновку. Руки чешутся…
Похохатывая, Фомич дружески похлопал Диму по костлявому плечу, как добрую лошадку, которая не подводила.