Спор у них давний — кто больше бросает в вентиляционную трубу радиоактивных газов. И, собственно, не в газах даже дело, а в методике отбраковки ядерных топливных кассет, от качества которых, по сути дела, и зависит нарастание активности выбросов.
И снова настырный вопрос, кольнувший его месяц назад, выдвинулся из глубины, и Варенихин с печалью подумал: «Но что же мы оставляем детям?..»
На линиях отсоса радиоактивных газов, после эжекторов турбины, на всех атомных электростанциях установлены регистрирующие датчики. В нормальном случае изотопы в газах короткоживущие, распадаются в считанные минуты или часы. Главное тут — вовремя засечь разуплотнение ядерных кассет и не допустить выхода в контур долгоживущих радионуклидов. В этом вся тонкость. Датчики регистрируют активность газов, а вторичный прибор на пульте управления ведет счет импульсов от радиоактивных частиц в единице откачиваемого объема.
Но упрямая логика незримой работы души толкала его размышления к другому: «Почему? Почему мы так слабы? Десятки тысяч людей, словно кирпичики, складывают свой труд в здания атомных гигантов, каждый из которых неизмеримо сильнее человека, И где-то между ними обозначилась уже грань отчуждения. Но где? И в чем?..»
Варенихину казалось, что он нашел оптимум в две тысячи пятьсот импульсов, выбросы при котором достигают четырехсот кюри в сутки. Достигнет счет этого предела — он отыскивает разуплотнившуюся ядерную кассету и выдергивает ее из активной зоны атомного реактора в бассейн выдержки. Но у Суханова при полутора тысячах импульсов в трубу летит две тысячи кюри. Кто из них врет? Вопрос этот очень волновал Варенихина. Ведь если ошибается он, то в трубу летит не четыреста, а четыре тысячи кюри! Есть над чем задуматься…
Импульсы… Черт бы их побрал! Спор уже идет два года.
Варенихин ощутил сонливость и закрыл глаза. На темном внутреннем экране забегали поначалу какие-то серые мушки. Они плавно скользили туда-сюда, будто по мокрому черному стеклу. Варенихин сильнее сжал веки, пытаясь избавиться от мушек, но яркие вспышки голубых искр пришли им на смену, контрастно выделяясь на темном фоне.
«И тут импульсы», — подумал он, усмехнувшись, и открыл глаза.
«Но почему у Суханова при полутора тысячах импульсов активность выбросов в пять раз больше, чем у меня? Кто ошибается?..»
— Кто ошибается? Кто ошибается? Тра-ля-ля-ля! — пропел Варенихин на мотив колыбельной песни и засмеялся. — Баю-бай! Баю-бай! Варенихин, засыпай…
А перед его мысленным взором возник и равнодушно вел счет регистрирующий прибор, разноцветно сияя глазками ламп, а на шкале интегратора быстро бежали, сменяя друг друга, бесчисленные ряды огненных цифр. Импульсы… Счет продолжается…
Нитрон подействовал. В загрудной области стало легко и свободно. Варенихин глубоко вздохнул и вскоре сладко засопел. Лицо его во сне оставалось озабоченным и, лишенное печати раздумий, четче обнаружило давнюю и глубокую усталость.
Последние годы сон его неизменно сопровождали сновидения. Даже в дреме. И сейчас тоже. Во сне увидел он себя на ярко-зеленой, залитой солнцем лужайке. Он шел, а навстречу бежала внучка Лялечка в желтеньком, в красный горошек, платьице. Пухленькие ручонки ее, ножки в белых туфельках, большой голубой бант на белокурой головке были очень нежными и притягивали. И так она радостно и заливисто смеялась, таким счастьем были полны ее большие синие глаза, что Варенихин не выдержал, сам рассмеялся и, испытывая в груди необычайные легкость и освобождение, раскинул руки, побежал навстречу внучке, подхватил ее на руки, а она, смеясь, отталкиваясь от него своими пухлыми ручонками, острыми, тонкими, как бритвочка, ноготочками оцарапала ему нос. Потом Лялечка прижалась к его груди и сказала:
«Дедушка, скажи ветру, пускай он упадет на деревья, а то все дует, дует…»
«Ветер, ветер, упади на деревья, не дуй на Лялечку! — приказал Варенихин ветру, обнимая и целуя внучку и шепча: — Лялечка, крошечка моя!»
«Дедушка, ты колючий как ёжик!» — сквозь смех и радостные взвизгивания сказала Лялечка, дрыгая ножками и вырываясь из его рук.
Варенихин опустил внучку на траву, и она побежала, вскидывая пухлыми ручонками, как мотылек. И вдруг превратилась в золотистую бабочку и в густо-синем, потемневшем от жаркого солнца небе зигзагами полетела, все удаляясь, удаляясь…
Варенихин бежал за ней, пытаясь поймать, но куда там! Она была уже слишком высоко…
Он проснулся от сердцебиения, схватился рукой за грудь против сердца и ощутил ладонью мощные и частые толчки. Беспомощно моргая маленькими серыми глазками, пошарил рукой по кровати, ища очки.