Кучерганов вошел к директору электростанции свободно, с достоинством, высоко держа голову.
Надо сказать, что Щепетильников занимал в его душе особое место. Он испытывал к нему любовь-благодарность, любовь-уважение и даже — любовь-преданность.
Было что-то такое в директоре, что особенно подкупало людей, и Кучерганова в частности. С подчиненными он был прост, не заносчив, но строг и требователен. Слово, данное людям, всегда держал и того же требовал в ответ.
Кучерганов считал, что ему здорово повезло с начальником. Таким, пожалуй, в его жизни был только Курчатов, который здорово умел поднять, окрылить человека и выпустить в свободный творческий полет. А как был прост и обаятелен в общении!..
Кучерганов вошел в кабинет директора в белом лавсановом костюме и в ярко-желтых кожаных тапочках, очень удобных и мягких на ходу, которые сшил собственными руками.
Щепетильников внимательно посмотрел на него поверх очков, встал и через стол крепко пожал Кучерганову руку, приглашая сесть.
Директор сразу широко раздвинул от себя бумаги, и, опершись руками о полированную столешницу, как школьник о парту, вдруг широко улыбнулся, как бы снимая улыбкой внезапно возникшее ощущение неловкости.
— Что с тобой, Василий? — каким-то очень добрым, домашним голосом спросил Щепетильников.
Сам не зная почему, Кочерганов в ответ смущенно заулыбался, словно бы ощущая за собой вину, хотя вины никакой не было. Но мгновенную растерянность свою скрыть все же не смог и, то и дело изумленно поглядывая на директора и сильно покраснев, сказал:
— Да ничего, Владимир Анатольевич… Все в порядке…
Директор посерьезнел лицом и спросил уже озабоченно и даже с оттенком тревоги в голосе:
— А мне показалось, что ты чем-то нехорошим сильно озабочен… Вроде как чужим стал… А я хочу, чтобы ты был свой, понимаешь? Мне свои, родные люди нужны. С ними хорошо работается и живется. Ты меня понял?
Щепетильников внимательно следил за выражением лица Кучерганова, а тот нервно засмеялся, откинулся на спинку стула и заговорил быстро сквозь смех:
— Да что вы, Владимир Анатольевич, да ничего такого…
— О! О! — подхватил директор. — «Ничего такого»! Я же знал — что-то есть!
Он снова подкупающе улыбнулся и погрозил Кучерганову пальцем:
— Что-то скрываешь!
— Ну и глаз у вас, Владимир Анатольевич! — изумленно воскликнул Кучерганов, снова сильно покраснев и перестав смеяться. — Честное слово, ничего такого нет, — уже серьезно сказал он, но видно было, что вот-вот скажет нечто важное.
Щепетильников напряженно ждал.
— Надумал я уходить, вот что, — выпалил вдруг Кучерганов и замолчал, виновато глядя на директора, лицо которого искренне потускнело, потемнело даже.
— Это почему же вдруг? — как-то даже обиженно спросил Щепетильников.
— Стыдно мне сказать, Владимир Анатольевич, — глухо сказал Кучерганов, — но почуял я с недавнего времени, что срок мне остался недолгий…
— Что за глупости ты говоришь?!
— Глупости не глупости… А чувство такое пришло.
— Да ты здоров как бык! — вскричал директор. — Посмотри, какой бугай!
— Это со стороны кажется, Владимир Анатольевич… У каждого человека своя ахиллесова пята есть…
— Нет, я форменным образом тебя не понимаю, Вася, милый!.. Что у тебя?
Кучерганов встал, подошел к окну и задрал на животе рубаху.
— Вот!
— Что такое?! — с тревогой спросил Щепетильников и, подойдя к нему, торопливо, дрожащей от волнения рукой пощупал голубоватый операционный шов на животе.
Рука директора была сухой, горячей и царапающей. Валик операционного шва реагировал на прикосновение тонкой покалывающей болью.
— Что такое?! — с тревогой повторил вопрос Щепетильников. — Операция?! А почему я не знал?
— Да что там, — сказал Кучерганов. — Давно это было… А шов чувствительность не потерял. И недавно от него, видно, и чувство это новое пошло в душу. А у меня два пацана… Малютки еще совсем… Выращивать надо…
Щепетильников в задумчивости прошелся по кабинету. И будто сам себе твердо сказал:
— Я понимаю. У тебя заработана льготная пенсия с пятидесяти лет. Ты уже ветеран… Хотя и не старый. Но… — Щепетильников помолчал и добавил: — Нет, брат Василий, так не годится! Ведь бросить работу — это значит приблизить срок, о котором ты говоришь… Я, например, так о себе думаю: если оставлю работу, свернусь в два счета. Что человек без работы? Пожалуй ведь — ничто! Конечно, твое право — уйти… Но мое право человека и товарища сказать тебе то, что я сказал. Подумай! Прошу тебя, Кучерганов! Учи молодых, передавай свой опыт, умение. Обессмерть себя в людях, которые останутся после нас с тобой. Прошу тебя, Кучерганов!