И я читал и говорил ему, что, по моему мнению, с ними делать.
И вот впервые наши интересы пересеклись всерьез. Я совершенно точно знал, что на научно-техническом совете от Союзэнерго с заключением по проекту будет выступать именно он.
— Здорово, Юрий Иванович! — услышал я его добрый голосок в телефонной трубке и тут же отчетливо представил его большое, чуть оплывшее лицо, какой-то особый, пружинистый, что ли, взгляд и любимую позу — во время разговора по телефону он откидывался на спинку стула и упирал массивный подбородок в грудь. — Как поживаешь? Почему не заходишь? Здесь кое-что накопилось. Проект второй очереди Чегерольской АЭС видел?
— Не только видел, — ответил я, — но и написал экспертное заключение.
— Голуба! Да ты меня просто спас! — В его голосе слышалось ликование. — Завтра заседание научно-технического совета. Ваш Козис с цепи сорвался. Он думает, я за один день дам заключение. Он ошибается. Я не Цезарь. Но ты меня просто спас. Можешь дать копию своего заключения? Обещаю, проанализирую со всей тщательностью.
— Через полчаса буду у тебя. Выступим единым фронтом, — подчеркнул я и свое условие.
— Рад стараться! — с признательностью ответил Перфильев.
Так, та-ак! Зарубка есть! Теперь надо связаться с главными оппонентами моего института, проектировщиками Приморской АЭС. Времени мало. Я пересчитал наличные деньги, взял такси и рванул к Перфильеву, рассчитывая у него особенно не задерживаться.
Перфильев воистину был рад помощи, свалившейся ему на голову как манна небесная. Лицо его сияло.
— Удружил ты мне, старина, — бормотал он вполголоса, листая заключение.
Я вкратце довел до его сознания основные выводы и стал прощаться.
— Погоди, — сказал Перфильев, — давай пройдем к председателю научно-технического совета министерства Молокову. Премилый старичок, и ему в конце концов решать, утверждать проект или нет. Мне твои выводы предельно ясны, но надо, чтобы и он понял. Ты объясни ему все как следует про этого, как ты говоришь, про «динозавра».
Молоков встретил нас довольно приветливо. Перфильев представил меня, мол, атомный зубр и так далее.
Молоков смотрел на меня с интересом, и я чувствовал, что он хочет о чем-то спросить. Я выразил на лице готовность отвечать на любые его вопросы. После минуты колебания он спросил:
— Скажите, пожалуйста, — и улыбнулся, показав редкие, сильно прокуренные и загнутые внутрь зубы, — раз уж вы такой зубр, эти ваши атомные станции не представляют собой определенной опасности? Ну, скажем, для внешней среды? Видите ли, я гидротехник, и ваша область мне мало знакома.
Я понял, что он хотел спросить не об этом, но тут же ответил, что на современном этапе атомные станции в известной степени безопасны.
— В известной, — подчеркнул он и снова улыбнулся. — Ну а теперь, так сказать, в плане личного любопытства. Раз уж передо мною — как это? — зубр атомный, — он снова улыбнулся. — Сами-то вы сильно облучились?
— Три жизненные нормы, — не задумываясь, сказал я.
У Молокова задергалась правая щека. И довольно сильно, потому что он это почувствовал и потер щеку рукой. Тик не проходил. Улыбка сошла с его лица. Может быть, он подумал, что от меня исходит излучение?
— Как это? — несколько потусторонне спросил он.
— Очень просто, — ответил я. — Пятьдесят рентген — это тот иитеграл, который вы имеете право набрать за жизнь. У меня — сто пятьдесят.
— Му и как?
— Как видите, временно жив. Извините, Иван Иванович, я должен коротко доложить о техпроекте второй очереди Чегерольской атомной электростанции. Только по выводам экспертизы, не более.
Мне показалось, что я его здорово напугал, чего доброго еще откажется слушать.
— Я очень коротко, Иван Иванович. Видите ли, станцию проектировала организация, недостаточно компетентная в атомной энергетике. Проект изобилует рядом принципиальных ошибок, как-то: совмещение грязных и чистых зон обслуживания, неудачная компоновка некоторых технологических систем. — По лицу его было видно, что мои объяснения не вполне доходят. Я торопился: — В проекте не отработана технология захоронения битуминизированных отходов. Ну и прочее. Однако все эти недостатки сравнительно легко устранимы, даже на стадии рабочего проектирования. Но тут есть одно главное, с чем экспертиза никак не может согласиться, а именно — расположение взрывоопасного барбатера в подреакторном пространстве.
Мне думалось, что вся моя тирада — холостая пальба. Но нет, его, кажется, зацепило.