Он споткнулся о кусочек арматуры, торчащей миллиметров на пятнадцать из ступеньки, остановился, присел на корточки и потрогал рукой. За эти годы он спотыкался об эту железку множество раз. Она блестела, ее отполировали тысячи ног. Он вымученно улыбнулся. Ее, конечно, можно было давно срезать автогеном. Но почему-то не срезали. Этот кусочек металла тоже примета их жизни в этом большом доме, жизни трудной, непрерывно текущей, потому что непрерывно должна уходить по шинопроводу в систему электроэнергия. Иначе пока не получается. Ему даже порою казалось, что по проводам постепенно, изо дня в день, уходит к людям — именно к ним, а куда же еще? — его и сотен его товарищей живая плоть и кровь, тепло и страсть души. В конце концов — жизнь… Что ж, это не так уж и бессмысленно. Бывает и хуже…
«Энергия, — он остановился на лестничном переходе и прислушался. — Гудит!.. Ровно гудит!..»
Этот мощный гул турбин и возбуждал его, и успокаивал. Иными словами, создавал именно тот необходимый тонус душевного напряженного спокойствия, без которого он терялся или даже впадал в панику.
В санпропускнике стоял специфический смешанный запах ношеного белья и химически едкий старого, потемневшего пластиката, которым был выстлан пол. Метелев постоял, прислушался. Здесь шум станции глуше. Но общий фон ровный, спокойный. Где-то в глубине души шевельнулась забота.
«Пора бы позвонить Крончеву… Как там на градирне?..»
Он отлично знал, каким обманчивым и нестойким бывает кажущийся настрой режима на атомной энергетической установке. Невольно представил худший вариант, если Крончев не сумеет прочистить сетки на входе в подводящие каналы. Метелев внутренне подобрался, быстро подошел к своему шкафчику, снял замочное кольцо, металлическая дверца, звонко отворилась. Он разделся. Надел белое исподнее белье, пахнущее не только застарелым своим, но и чужим запахом, заполнившим помещение (белье меняли раз в две недели). Достал из стоявшего в углу мешка чистые, хотя и рваные разноцветные носки, красный и зеленый, пахнущие синтетическими моющими средствами, надел. Облачился в белый лавсановый комбинезон, потрескивающий при надевании голубыми искорками, прошел в носках до выхода в коридор грязной зоны, вынул из ножного шкафчика свои бутсы и бросил их по ту сторону разделительной скамейки на условно грязный пол. Сел, перекинул ноги в грязную сторону и сунул их в холодные жесткие бутсы. Сколько он помнил себя, всякий раз, надевая эти ботинки, в которых ходил по загрязненным радиоактивностью боксам, он испытывал холодноватую брезгливость. Встал и, немного напрягая ноги, чтобы не поскользнуться, по влажному, недавно протертому контактом Петрова, пластикатовому полу прошел на щит дозиметрии.
Дежурный дозиметрист Яриза сидел за рабочим столом и, неудобно положив голову щекой на оперативный журнал, с мученическим выражением на лице спал. Крупный губастый рот его со стороны щеки, лежащей на столе, деформированно раскрылся, маленькая лужица слюны натекла на текст записи. Чернила в этом месте расплылись…
Метелев по опыту знал, что в ночную вахту засыпают внезапно и крепко и так же внезапно просыпаются. Лицо Яризы успело разрумяниться то ли ото сна, то ли от того, что неудобно лежало. Красные, несколько отекшие веки были спаяны намертво. Спящий человек вызывает какое-то странное уважение, что ли. Метелев стоял не двигаясь и ловил себя на том, что боится разбудить подчиненного. Внимательно, не двигаясь с места и не создавая шума, огляделся. Правой стороной тела ощутил холод. Сильно повернувшись вправо, увидел, что за щитом приоткрыта створка окна. Из ночи в свет и тепло помещения щитовой стремительно влетали и тут же исчезали куда-то снежинки. Метелев решил, что надо идти и закрыть окно и что Яриза открыл его, чтобы холод мешал спать. Обернулся в исходное положение и к удивлению своему увидел, что Яриза как ни в чем не бывало сидит и что-то сосредоточенно записывает в оперативный журнал. Метелев даже заглянул ему через руку, желая убедиться, есть ли там размазанное пятно от слюны…
— Ну и жизнь, Иванович! — пробасил Яриза, будто ничего не произошло. — Не жизнь, а… — он закончил фразу ругательством, встал, подошел к панели и штекером прошелся по клеммам. — Аэрозольная активность по боксам, так сказать, в пределах, Иванович… Вот только в конденсатном по газу две нормы… Отчего бы, а?