В одной из медицинских книг Прокопов вычитал наконец, что даже тысячной доли грамма солей урана или радия достаточно, чтобы принести человеку тяжелые страдания…
Внутреннее облучение — вот причина болезни его жены, пришел тогда к выводу Прокопов.
Но самодиагноз — дело спорное. Надо было доказать, что болезнь Маши действительно вызвана радиоактивным заражением. Доказать в то время было нечем. Обычная дозиметрическая аппаратура не фиксировала радиоактивность тканей тела. Более чувствительных приборов тогда не было.
Марии Федоровне кололи витамины, приказывали есть сырую печень, что было особенно тяжело. Ее тошнило. Она с отвращением разжевывала и глотала кровавую печеночную массу, обливаясь слезами…
Жизнь еле теплилась в ней.
Наконец, годы спустя, разработали спектрометр излучений человека с очень чувствительными датчиками для замера радиоактивности. Установка могла обнаруживать в костях и тканях человеческого тела тысячные доли содержания осколочных радионуклидов.
Тележка напоминала выдвижной под хлебопекарной печи. Человек ложился на тележку. Она задвигалась внутрь измеряющего устройства. Ко всем частям тела вплотную придвигались датчики, напоминавшие чужие, холодные, враждебные руки, и производилось измерение.
Тогда обнаружили, что в костях у Марии Федоровны прочно засели радиоактивные соли урана и тория.
Придумали и способ выведения радиоактивных солей из организма человека. Делали уколы магнезии, которая впитывалась живыми тканями, но, обтекая все органы с кровью, вбирала в себя радиоактивность и выводилась с мочой. Моча при этом была мутная, как молоко.
Трудные это были годы для Прокопова и его жены Маши. Но посмотрит порою на жену Прокопов, на ее страдальческие глаза, иссиня-бледное лицо, преждевременно поседевшие, истонченные волосы, и жгучая жалость захлестнет его душу, острое чувство любви переполнит сердце, а вместе с любовью и непобедимая уверенность — Машенька будет жить. Должна жить!
Не знал он даже почему, что это с ним такое происходило, но уверенность прочно жила в нем.
И тут как-то пригласил его приятель зайти в гости поиграть в шахматы. Пришел Прокопов, а там уже на столе накрыто — закуски, вина… И незнакомая миловидная женщина вышла навстречу. Понял Прокопов, зачем его позвали. Возмутился и ушел.
А приятель потом встретил его и говорит:
— Чудак ты… Обидел женщину… Ведь надо быть реалистом… Маша-то у тебя… Сам понимаешь…
Прокопов послал его к черту. Нет! Как он только посмел! Его жена, трепетное, трогательное, страдающее существо, вызывала в нем любовь и нежность такой силы, о которых он ранее не подозревал.
И когда однажды Мария Федоровна сказала, что врачи посоветовали ей рожать, Прокопов вначале испугался, потом неожиданная радость переполнила сердце.
Только сейчас, услышав от нее о возможной беременности, он понял, что боролся все эти годы не только за жизнь жены и преданного друга — он боролся также за жизнь своего будущего ребенка.
Увидев, что Прокопов обрадовался, Мария Федоровна призналась, что беременна на третьем месяце и что мучают ее сомнения. Есть ли у них с Прокоповым право родить ребенка?
— Врач сказал, что роды могут поправить мое здоровье… А наш ребеночек? Разве о его здоровье мы не должны думать? Что есть мое здоровье по сравнению со здоровьем моего сына или дочери? Нашему ребенку жить после нас… Я хочу, чтобы жил он долго и более здоровым. Имеем ли мы право? Я много думала, Иван. Рылась в литературе, искала аналогичные случаи. Но я ничего не нашла. Только Хиросима и Нагасаки. Там беременные женщины попали под сильную внешнюю радиацию. Дети рождались, но умирали, достигнув подросткового возраста. Что делать, Иван?
Прокопов молчал. Он об этом раньше не думал, и вопрос жены застал его врасплох.
— Наш ребенок обстреливается лучами изнутри, в утробе… Омывается кровью, которая несет в себе радионуклиды урана и тория, — продолжала Мария Федоровна, не дождавшись ответа мужа, — нам с тобою надо принять решение — жить будущему человеку или не жить?.. Ну, говори!.. Что же ты? — Мария Федоровна пытливо смотрела на мужа.
— Жить, — сказал Прокопов твердо. — Надо жить. Другого я не признаю…
— Наш ребенок возьмет с собою в жизнь часть моей радиоактивности. Это подло с нашей стороны…
— Я хочу, чтобы жила ты и чтобы жил он, — твердо сказал Прокопов.
— Ты здоровый, Иван, — сказала вдруг Мария Федоровна, — может быть, он унаследует твою силу и жизнестойкость? — И, помолчав, добавила: — Я согласна… Я поверила тебе… Твоя твердость меня ободрила. Видишь, как легко убедить женщину, которая хочет счастья?