XV
— Что ты натворила, девочка? — спросила племянницу донья Эрмелинда.
— Что я натворила? На моем месте вы сделали бы то же самое, если у вас есть стыд. Я в этом уверена. Он хотел меня купить! Купить меня!
— Послушай, родная, гораздо лучше, если женщину хотят купить, чем если ее хотят продать.
— Купить меня! Меня!
— Но ведь все не так, Эухения, совсем не так. Он это сделал из великодушия, из героизма.
— Мне не нравятся герои. То есть люди, которые стараются быть героями. Когда героизм проявляется естественно — очень хорошо! Но по расчету? Хотел меня купить! Купить меня, меня! Говорю вам, тетя, он мне за это заплатит. Он мне заплатит, этот…
— Кто? Договаривай!
— Этот нудный слизняк. Для меня он все равно не существует. Не существует!
— Какие глупости ты говоришь!
— Вы считаете, тетушка, что у этого чудака…
— У кого? Фермина?
— Нет, у того… что канарейку принес, есть что-то внутри?
— По крайней мере — внутренности.
— Вы думаете, у него есть внутренности? Нет! Пусто, вот как будто насквозь его вижу, пусто!
— Ну, успокойся, деточка, и поговорим разумно. Перестань делать глупости. Забудь про все это. Я думаю, ты должна дать согласие.
— Но я не люблю его, тетя!
— Что ты можешь знать о любви? У тебя еще нет опыта. Что такое восьмая или тридцать вторая у тебя в нотах — это ты знаешь, но любовь…
— Тетушка, мне кажется, вы занимаетесь пустыми разговорами.
— Что ты знаешь о любви, девчонка?
— Но ведь я люблю другого.
— Другого? Этого лентяя Маурисио, у которого душа от тела отлынивает? Это ты называешь любовью? Это и есть твой другой? Твое спасение — только Аугусто. Такой изящный, богатый, добрый!
— Потому я его и не люблю, что он добрый, как вы изволили сказать. Мне не нравятся добрые мужчины.
— Мне тоже, дочка, мне тоже, но…
— Что но?
— …но замуж надо выходить за них. Для этого они родились, и из них всегда получаются хорошие мужья.
— Но если я его не люблю. Как же я выйду за него?
— Как? Выйдешь — и все! Разве я не вышла за твоего дядю?
— Но, тетя…
— Ну да, теперь я, пожалуй, его люблю, да, «кажется, люблю, но когда я шла за Фермина, то вряд ли его любила. Знаешь, разговоры о любви — все из книжек; для того любовь и придумали, чтобы о ней говорить и писать. Бредни поэтов. Самое главное — это брак. Гражданский кодекс ничего о любви не говорит, зато говорит о браке. Любовь — она вроде музыки.
— Музыки?
— Да, музыки. А тебе уже известно, что от музыки мало проку, разве что уроками зарабатывать на жизнь, и если ты сейчас не воспользуешься этой возможностью, то еще не скоро вырвешься из своего чистилища.
— Да разве я прошу у вас что-нибудь? Я сама себя кормлю. Я вам в тягость?
— Не шуми так, горячая голова, и не говори таких вещей, а то поссоримся по-настоящему. Ничего подобного тебе не говорят. А все, что я тебе советую, для твоего же блага.
— Для моего блага, для моего блага… Для моего блага проявил дон Аугусто свое рыцарство, и для моего блага… Рыцарство, да, хорошо рыцарство! Хотел меня купить! Меня купить захотел, меня! Истинный рыцарь, нечего сказать! Как я уже понимаю, тетушка, мужчины — это грубияны, скоты, деликатности ни на грош. Не могут даже любезность оказать, не оскорбляя.
— Все?
— Все, все! Конечно, если они настоящие мужчины.
— Вот как!
— Да, потому что другие, те, что не грубияны, и не скоты, и не эгоисты, — просто не мужчины.
— А кто же они?
— Ну, не знаю… Бабы!
— Странные теории, деточка!
— В этом доме можно набраться всяких теорий.
— Но ты же ничего подобного от дяди не слышала.
— Нет, это мне самой пришло в голову, наблюдала и я мужчин. Дядя не настоящий мужчина, он не такой.