— Может быть, но в этот роман я собираюсь вставить все, что придет мне в голову, и будь что будет.
— Так это будет уже не роман.
— Да, это… будет… руман.
— А что такое руман?
— Однажды я слышал рассказ Мануэля Мачадо{60}, поэта и брата Антонио Мачадо{61}, о том, как он пришел к дону Эдуардо Бено{62} с сонетом, написанным александрийским стихом или еще каким-то еретическим образом. Прочел он сонет, а доп Эдуардо говорит ему: «Но ведь это не сонет!» — «Да, сеньор, — ответил ему Мачадо, — это не сонет, а сонит». Поскольку мой роман не будет настоящим романом, то он будет… как я сказал?.. рамон, нет-нет, руман, да, руман! И никто не посмеет сказать, будто мой роман ломает правила своего жанра… Я изобретаю новый жанр, — а чтобы изобрести новый жанр, надо просто придумать новое название, — и даю ему любые правила, какие мне угодно. И побольше диалога.
— А когда персонаж остается один?
— Тогда… вставим монолог. А чтобы в нем все же было сходство с диалогом, я придумаю собаку, к которой будет обращаться герой.
— Знаешь, Виктор, мне приходит в голову, что ты выдумываешь меня самого?
— Быть может!
Когда они расстались, Аугусто шел и говорил себе: «А что же такое моя жизнь: роман, руман или еще что-нибудь? Все, что происходит со мной и со всеми вокруг меня, это действительность или выдумка? Быть может, все это только сон господа или еще кого-нибудь и сон рассеется, как только он проснется, а потому мы молимся и возносим к нему гимны и песнопения, чтобы усыпить его, убаюкать? Быть может, литургия во всех религиях — это всего лишь способ продлить сон господа, дабы не проснулся он и не перестал нас видеть в своих снах? Ах, моя Эухения, моя Эухения! И моя Росарио…»
— Здравствуй, Орфей!
Орфей вышел навстречу, подпрыгнул, желая забраться хозяину на колени. Аугусто поднял его, и щенок стал лизать руку хозяина.
— Сеньорито, — сказала Лидувина, — там вас дожидается Росарио с выглаженным бельем.
— Почему ты сама не рассчиталась с нею?
— Сама не знаю… Я сказала ей, что вы скоро придете, и если она хочет подождать…
— Но ты же могла с нею рассчитаться сама, как бывало раньше.
— Да, но… В общем, вы меня понимаете.
— Лидувина! Лидувина!
— Лучше вы сами с нею рассчитайтесь.
— Иду.
XVIII
— Привет, Росарио! — воскликнул Аугусто.
— Добрый вечер, дон Аугусто. — Голос девушки был невозмутим и спокоен, как и ее взгляд.
— Почему же ты не рассчиталась с Лидувиной, как прежде, когда меня не бывало дома?
— Не знаю! Она сказала, чтоб я подождала вас. Я думала, вы мне хотите что-то сказать.
«Что это, наивность?» — подумал Аугусто и минуту помолчал. Наступила стеснительная пауза, наполненная тревожной тишиной.
— Я хотел бы, Росарио, чтоб ты забыла прежнее, чтобы ты не вспоминала об этом, понимаешь?
— Хорошо, как вам будет угодно.
— Да, то было безумие, безумие… я не понимал, что делаю, что говорю… как и сейчас… — И он стал приближаться к ней.
Она поджидала его спокойно, покорно. Аугусто сел на диван, позвал ее: «Иди сюда!» Велел ей сесть, как в прошлый раз, ему на колени и стал смотреть ей в глаза. Она спокойно встретила его взгляд, но вся трепетала, как осиновый лист.
— Ты дрожишь, девочка?
— Я? Нет. Мне кажется, это вы.
— Не дрожи, успокойся.
— Не доводите меня снова до слез.
— Не верю, тебе ведь хочется, чтобы я снова довел тебя до слез. Скажи, у тебя есть жених?
— Зачем вам это знать?
— Скажи, есть?
— Жених? Нет, жениха у меня нет!
— Но неужели ни один парень еще не ухаживал за тобой?
— Видите ли, дон Аугусто…
— И что ты ему сказала?
— Есть вещи, которые не рассказывают.
— Ты права. Скажи, а вы любите друг друга?
— Ради бога, дон Аугусто!..
— Послушай, если ты будешь реветь, я уйду.
Девушка прижалась головой к груди Аугусто, пытаясь скрыть слезы. «Как бы эта девчушка не упала в обморок», — подумал он, поглаживая ее по волосам.
— Успокойся, успокойся!
— А та женщина?.. — спросила Росарио, не поднимая головы и глотая слезы.
— Ах, ты помнишь? Так вот, та женщина окончательно мне отказала. Я никогда не владел ее сердцем, но теперь я потерял ее окончательно!
Девушка подняла голову и посмотрела ему прямо в лицо, как будто желая удостовериться, правду ли он говорит.
— Вы хотите обмануть меня, — прошептала она.