А ведь ручей вполне можно было перепрыгнуть. Нужно было только хорошенько разбежаться. Но уродцы никогда не разбегались и не прыгали, им привычнее было идти.
Еще пять уродцев стали жертвами своих привычек. Они входили в ручей, как крысы, влекомые дудочкой крысолова, и так же, как они, заканчивали свою жизнь.
Следующим шел Глазастик. Он видел смерть своих спутников, он умел делать выводы, он предчувствовал свой конец. И не испытывал по этому поводу особой грусти. Но внезапно он почувствовал озарение. Это было как указание свыше. Он четко представил себе выход из создавшейся ситуации и даже удивился слегка, как его не увидели другие.
Глазастик снял свой рюкзак. Чуть замешкался, развязывая тесемку. Заминка оказалась фатальной для еще одного уродца, который шел вслед за Глазастиком, а теперь обогнал его. «Не уверен – не обгоняй,» – флегматично подумал Глазастик. В рюкзаке аккуратной стопкой лежали тонкие, но очень крепкие деревянные дощечки. Глазастик взял одну из них и положил на берег ручья так, чтобы ее край чуть нависал над водой. Не без опасения он ступил на дощечку. Он боялся, что дощечка под ним упадет, по законам земной природы она и должна была упасть. Но она выдержала вес Глазастика, даже не шелохнувшись. Видимо, в этом мире действовали другие законы. Он положил вторую дощечку на край первой. Два взмаха молотком и импровизированный мост вырос в длину. Понадобилось всего шесть дощечек. Глазастик ступил на противоположный берег ручья.
Пока он снова завязывал свой мешок, отряд обогнал его и Глазастик поплелся в хвосте колонны.
Кто они, куда, а главное – зачем они идут? Уродцы не знали.
Те, кто шел сзади, считали почему-то, что цель пути известна впереди идущим. Может когда-то, в начале пути, так и было. Но действовал закон, согласно которому те, кто идет впереди, умирали раньше.
Об этом никогда не говорили вслух, но существовала легенда о том, что где-то далеко, в конце пути их ждут вторые Ворота. Что скрывается за ними – неизвестно. Но уродцы чувствовали, что должны дойти до этих Ворот. Пусть не все, пусть хотя бы один из них.
Дорога обрывалась в никуда.
Первый уродец шел, пристально глядя в даль. Если бы он смотрел себе под ноги, он бы не так удивился, почувствовав, как земля внезапно разверзлась под ним. Второй уродец увидел, но не смог остановиться. Третий успел зажмуриться, прежде чем шагнул в пропасть. Где-то много ниже раздался чавкающий звук разбивающегося тела.
«Вот ведь как,» – подумал Глазастик, делая шаг. – «Выходит – никто.»
Падение казалось долгим и как бы замедленным. Недостаточно замедленным, чтобы не оказаться фатальным. Глазастик мог уже отчетливо разглядеть все особенности рельефа на дне пропасти, когда мысль-вспышка пронеслась в его мозгу. Ведь у него еще есть шанс! Внезапно он догадался, для чего из одного маленького кармашка рюкзака всегда свисал довольно длинный отрезок шнура. На конце шнура было закреплено тонкое металлическое кольцо. Обычно Глазастика забавлял этот шнурок, нелепо покачивающийся при ходьбе. Теперь он мог спасти ему жизнь. Если, конечно, Глазастик не ошибался.
Глазастик крепко взялся за кольцо правой рукой и резко дернул. Купол парашюта раскрылся над его головой.
Лишь небольшой краешек Солнца был виден над горизонтом, когда Глазастик увидел Ворота. Внешне они ничем не отличались от первых, через которые Глазастик попал в этот мир. Тогда он был одним из множества уродцев, сейчас он остался в одиночестве. И у него появилось имя.
«Ну что ж, посмотрим,» – подумал Глазастик. Он на секунду замер перед входом в неизвестность.
Затем сильно оттолкнулся ногами и впрыгнул в ворота головой вперед. Раздался всасывающий звук.
В тот же миг последние лучи Солнца погасли и темнота упала на этот мир. Мир, в котором не осталось ни одного живого существа.
И ведь в чем-то я, пожалуй, прав…
Далеко ли мы ушли от этих уродцев? Опережаем ли мы их на два порядка? Или только на три этапа?
Разве не все мы приходим на этот свет через одни ворота и уходим из него через другие? Кто сомневается – полистайте Экклезиаста.
А мотивированность наших поступков? Только самые наивные могут полагать, что их действия подчинены их же воле. Захочу – почешу себя за ухом, захочу – попрыгаю на левой ноге. А захочу – а почему бы, собственно, и нет? – возьму топор и пойду рубить лес… Другие люди, может быть, более слабые, а может – они действительно догадываются об истинном положении дел, пытаются найти некое целеполагающее начало, управляющее ходом их жизни. И кто-то чувствует, как над ним тяготеет длань Бога, над кем-то довлеет рука Судьбы. Я же почти уверен, что над всеми нами тяготеет курсор. Который, в свою очередь, подчиняется движению мыши. (Вряд ли кто-нибудь захочет управлять нами при помощи джойстика: слишком много степеней свободы осталось бы у нас.) И все, что нам остается – это молиться своему Богу и молить у своей Судьбы, чтобы рука, довлеющая на мышь, оказалась достаточно опытной.