Насколько Збых помнил, в детстве этот предсонный кадр был не особенно отчетлив и почти лишен цвета. С годами он обрастал подробностями, впрочем, лишь за счет увеличения четкости внутреннего кадра, так сказать; к примеру, он теперь видел, что темное пятно на стойке перил - это большой сучок, а тень в правом углу картинки отбрасывает дощатая скамья (раньше она представлялась размытым контуром с края). Збых привык к этому слайду. Так привыкают и смиряются с укоренившимися особенностями своей натуры, скажем, с нервным тиком.
Надо сказать, что жизнь у программиста сложилась, по общим нашим канонам, вполне удачно. Он делал успешную карьеру на теперешнем информационном буме и к моменту рассказа возглавлял службу программирования в довольно большой и предприимчивой конторе, распустившей свои щупальца по всей стране. По делам службы Збых часто мотался из одного города в другой, укореняя связи настырного предприятия в косной периферийной почве. В одной из поездок Збых, обычно не спавший в поезде, на этот раз крепко заснул. Сон был, само собой, предварен описанным кадром, отличавшимся разве что лишь интенсивностью зеленого колорита, каковую программист списывал на переутомление.
Из-за каких-то дорожных неполадок поезд шел страшно медленно, с долгими остановками на каждом разъезде. Збых уже подумывал, не дать ли ему телеграмму насчет возможного опоздания. Состав подползал к перрону, предстояла остановка на узловой. Он выглянул из тамбура, чтобы определить, где вокзал и почта, и обомлел - он сразу узнал эту площадку дощатого перрона, со всеми ее подробностями и - к чести его - сразу понял, что она означает для него, воплощенная в явь. Он вернулся в купе за вещами.
Но - вот ведь таинство человеческой души - пока он собирал свой дорожный скарб и совал его в кейс, пока давал инструкции ошеломленному спутнику, его заместителю, и втолковывал ему (и самому себе) насчет необходимости сойти здесь, все время фоном шла одна мысль, словно зуммер тревоги - опомнись, что ты делаешь! Ну, пускай, судьба и в самом деле сигнализировала тебе всю жизнь об этом месте, - но это же не значит, что здесь наверняка удача и счастье, возможно, как раз наоборот (Збых был уверен в обратном, но почему-то не глушил эти соображения). Более того, вела дальше мысль, от добра добра не ищут. Чем тебе сейчас худо? Да ведь из сотен сограждан мало кто так устроен, как ты - преуспевающий, еще не старый житель столицы. А жена, а сыновья! И как он, трезвого склада человек, программист к тому же, останется сейчас на этом пустом перроне, в чужом северном городишке, не зная даже куда направиться? Необъяснимая дурь!
В глубине души Збых был уверен, что это не так, но внешняя неоспоримость мысли выпирала. Он задумался и медленно закрыл кейс. Состав дернулся и поплыл вдоль перрона. Прошла - ну точно как перед сном - та площадка со скамьей под липами, будто залитая зеленым солнечным полумраком-полусвечением. Еще вполне можно было сойти, спрыгнуть... Но ведь можно заглянуть сюда и в другой раз! - подсказало Збыху услужливо. И он - умница и реалист - вдруг ухватился за эту вздорную идею: да, можно заглянуть в это забытое Богом место в более подходящий момент, скажем, в отпуске, должным образом экипированным для странствий в захолустье, именно с целевым настроением - выяснить в конце концов, что же скрывалось всю жизнь за этим навязчивым слайдом (хотя не сомневался ни на миг, что такие вещи бывают раз в жизни)... Словом, Збых остался в поезде, выполнил все по службе и вернулся домой.
Долгое время картинка с помостом не появлялась перед глазами засыпающего программиста, когда же вновь мелькнула, она была почти такой же четкой, но в совершенно другом - оранжевом колорите. Человек, мало-мальски знакомый с физикой, может истолковать это лишь с помощью Допплеровского эффекта, когда, к примеру, сирена мчащегося нам навстречу автомобиля звучит совершенно иначе, лишь только машина нас минует. Збых понял происшедшее именно так - он миновал свой пункт. Но - в свете вышесказанного - старался не слишком горевать по этому поводу.
АВАРИЯ
В нормальном режиме авианосец использует одну из двух взлетно-посадочных полос, пересекающих по диагонали его широченную палубу - этого достаточно для старта и посадки 30-40 самолетов за минуту. Однако предусмотрен режим, по коду "альфа-пик", в котором задействованы обе полосы с минимальным интервалом, это когда кораблю необходимо почти мгновенно выметать в небеса весь свой крылатый арсенал. Понятно, режим этот обеспечивается компьютером, и немногие, кому привелось такое узреть, твердят, что нет зрелища более поразительного, чем разлет двух-трех сотен машин за полминуты практически. Очевидцы сходятся на том, что это более всего напоминает взрыв, извержение, мгновенное заполнение чистого пространства над океаном роем ревущих, увешанных ракетами, торпедами и глубинными бомбами чудищ.
Большей частью компьютер справляется со своей задачей безукоризненно, хотя и случаются сбои, да и где есть гарантия от сбоев, когда в кабине так или иначе живое существо, человек. И, пусть даже ручное управление блокировано, всегда существует возможность, что хотя бы один из трехсот окажется психопатом, неврастеником, и с криком "Нет, хватит с меня этого!!" шваркнет кулаком по блоку предохранителей, по пульту интегральной связи, и - заминка маневра, сбой. Либо вещь обычная, скажем, авария подачи топлива, отказ двигателя. На этот случай компьютер уничтожает самолет, практически аннигилирует его прямо на полосе, а летчика швыряет вверх катапультирующее устройство.
Конечно, человек - высшая ценность и все такое, но, сами понимаете, кому придет в голову искать летчика за бортом, когда того и гляди, от самого этого стального айсберга через миг останется лишь облачко металлической пудры? А потому капсула, в которую обращается кабина с летчиком после катапультирования, снабжена нехитрым ракетным двигателем с резервом хода примерно в десять минут. Предполагается, что летчик, мгновенно очухавшись после падения и выскочив, словно пробка, на поверхность, тут же припустит вслед за авиаматкой и, догнав ее (скорость капсулы позволяет), вскочит в сачок - захватное устройство, что специально выпускают с одной из нижних палуб.
Надо сказать, что лейтенант Пичуга не был психопатом (в дальнейшем это, правда, подвергалось сомнениям); во всяком случае сбой произошел без его вмешательства, об этом есть официальное заключение. Несмотря на перегрузки от выброса, Пичуга совершенно ясно увидел сверху многоэтажную громаду надстройки, увенчанную фонарем диспетчерской, клуб дыма над второй полосой - это, он тут же сообразил, были останки его перехватчика - и безостановочное вихреподобное мельтешение взлетающих машин. Возможно тогда, на пике катапультной параболы, лейтенант осознал всю свою незначительность в общей картине мира.
Затем - то ли от неудачной строповки, то ли от чего еще - капсула оторвалась от раскрывшегося парашюта и с высоты шестидесятиэтажного дома рухнула в воду. И когда Пичуга пришел в себя, его капсулу, словно люльку, ласково покачивало в широченном кильватерном следе авианосца, тянувшемся аж до горизонта, а сам корабль казался крохотным серым силуэтом, окруженным как бы роем мошек - это запустили под занавес и вертолетную группу.
Здесь придется сделать небольшое отступление и сообщить, что по внутренней своей сути случай этот того же порядка, что и предыдущий, с программистом, и приводится лишь для того, чтобы показать несущественность антуража. В этот момент, как позднее признавал Пичуга, можно было догнать авиаматку, на худой конец оказаться хотя бы в поле зрения вертолетчиков, но его охватила какая-то непостижимая апатия - не апатия отчаяния, собственно, чего отчаиваться, дадут отбой режиму, и спецслужба подберет неудачника, так уже сто раз бывало - но какое-то отстраненное спокойствие. Стоял штиль. Волны мягко плескали в стекло кабины, вода была на удивление прозрачна. Слева Пичуга заметил большую медузу...
С каждой секундой уходила возможность настичь корабль. Лейтенант откинулся на сиденье и некоторое время лежал неподвижно, глядя в вечереющее небо. Затем отключил связь и пеленг и, неожиданно для себя, уснул.