— Наверху, — затараторил более сговорчивый сиделец, — забаррикадировалась в кабинетах. Там они, мы их выкуривали, но они прочно засели. Живые они были, не стреляй мигуми. Я все сказал. Не вру я. Пощади, не стреляй.
— А вот это уже хороший ответ, — улыбнулась ему я.
Визор услужливо подсунул мне информацию об этом просителе. Сарус Свонт, 34 года, осужден за ограбление и соучастие в убийстве двух и более лиц. Тут же промелькнуло изображение двух умерщвленных этой тварью девочек лет десяти.
— А когда девочек убивали, что же ты для них пощады не просил? — невинно хлопая глазами, спросила я. — Не заслужили? С чего мне вдруг к тебе милость проявить? Чем ты ее заслужил?
Мужика передернуло. По лицу скользнула еле уловимая тень раскаянья и сожаления. Хотя нет, показалось. Страх это был за собственную шкуру.
— Не убивайте меня, а я пойду на любую сделку, — это животное заискивающе на меня поглядывало.
— Предложение отклонено, — приложив ему, бластер к глазу, нажала на курок, в черепе осталась лишь выжженная дыра.
Отойдя от остальных трех еще живых мужиков, коротко скомандовала.
— Зачистить тут.
И двинулась в сторону изнасилованного паренька. Но была неожиданно остановлена.
— Вы не имеете права, семьсот сорок шестая, убивать без разбору, это не в ваших полномочиях, — восемьсот восьмая преградила мне дорогу и с вызовом поглядывала, открывая мне прописные истины. — Кто дал вам право судить? Мы обязаны доставить всех живых на крейсер.
— Вот это новость! — довольно хмыкнула я. — Ну, тогда бери их и волоки за собой, раз они тебе так нужны.
— И где их таких умных делают? — хмыкнула мне в наушник девяносто шестая, молчавшая до сих пор. Я рассмеялась.
Но веселье кончилось, стоило мне, как следует, рассмотреть паренька, лежащего в углу комнаты рядом с кучей уже подванивающих покойников. Его насиловали, причем очень жестоко. Смотреть на его повреждения мне было неприятно. Поэтому молча активировав реанимационную капсулу, я приложила ее к ногам пострадавшего. Его тело словно погружалось в сплющенный мыльный пузырь. На мгновенье вспыхнула сеть стабилизирующих нитей. И на мини табло загорелся зеленый сигнал. Тело перевернулось, занимая более щадящее для повреждений положение, и взмыло в воздух. Оглянувшись, увидела еще с десяток аналогичных портативных медкапсул в воздухе уже с телами охранников.
— Семьсот сорок шестая, что делать с ней?
Семьсот двадцатая стояла скорбной тенью рядом с распотрошенной, но еще живой женщиной охранницей. Вторую уже поместили в черный пакет и осторожно разместили на магнитной платформе. Отдельно от остальных тел. Все молчали, даже еще живые зеки, все также сидящие на полу, выглядели недышащими изваяниями.
Мои шаги эхом отдавались от стен. Подойдя вплотную, я пыталась понять, как же быть. Медкапсул было мало, а еще пять потенциальных раненых. Но охранницу было откровенно жаль, и даже выданные после диагностики шесть процентов на положительный исход, принять окончательное решение не помогали.
Еще раз, оглядев женщину, хотела уже отдать приказ добить, но вдруг заметила, что она что-то сжимает в руке. Осторожно разжав ее пальцы, я вытянула небольшую пластиковую карточку, с которой мне улыбалась маленькая девочка с ямочками на щечках. Светлые волосики, собранные в пышный хвостик на макушке, большие наивные голубые глазки и зажатый в маленьких ручках плюшевый мишка. Что-то дрогнуло в груди и тяжело заныло.
«Дочь», — догадалась я.
И как-то язык не повернулся приказать умертвить ее маму. Я понимала, что поступаю неправильно, но промелькнувшее воспоминание о собственном детстве развеяло все сомнения. Непроизвольно я сжала лежащего в кармане своего собственного кролика, который как всегда был со мной.
— В капсулу ее, вколите дозу обезболивающего и восстанавливающие генетические хаониты, — распорядилась я, а фото малышки осторожно вложила в ладонь женщине обратно.
— Это пустая трата медикаментов. Вы действуете не по уставу. Да только мучения ее продлеваете, нельзя же так, — восемьсот восьмая начала откровенно меня раздражать.
— Заткнись, а, — оборвала ее обличающую речь пятьсот семьдесят вторая, молчавшая до этого момента, — а то я тебя сама угомоню. Шанс у нее выжить есть, а значит, будет бороться.
С телами мы провозились долго.
Страшный груз медленно выплывал из помещения и устремлялся на выход. Сопровождать его смысла не имело, все равно обратно мы пойдем все той же дорогой. И если где маршрутизатор собьется, подкорректируем и вывезем на платформу. А вот раненых отправить вслед мертвым, не решились. Прозрачные медицинские капсулы парили над нами чуть позади.