Знает, мерзавец, что ничего я ему не смогу противопоставить, и этим пользуется!
— Как чаек? — невинно осведомился этот недомагиченный.
— Мерзкий. — Настроение было паршивое, поэтому я сказала правду.
Не руками же мне теперь лицо прикрывать?!
— Увы, это тело не умеет готовить. Ему раньше не доводилось, — пожаловался беловолосый и, так и не найдя во мне сочувствия, направился к выходу. — Ты пей пока, отдыхай, можешь сходить к источнику и умыться. А я наведаюсь в селение, раздобуду одежду.
— Может, хоть ночи дождешься? — испугалась я.
— А ты обо мне беспокоишься? — поддел наколдованный нахал.
Пф! Еще чего не хватало.
— Не хочу остаться здесь одна, — сказала чистую правду. — Так что не попадись там. И укради мне новый платок, я без него не могу.
Покровители, как низко я пала! Уже сама поддерживаю воровство и собираюсь пользоваться его плодами.
— Будет сделано, моя госпожа, — широко улыбнулся Тавиш и исчез на несколько часов.
Покончив с противным чаем, я решила провести время одиночества с пользой и побрела к источнику.
Но едва вышла за порог, как всеми фибрами души ощутила — что-то не так. На самом деле это чувство подкрадывалось едва ли не с первой минуты здесь, но тогда голова была занята другим. Теперь же выдалась минутка, свободная от страхов, переживаний, и от Тавиша, — и вот оно, накатило. Странное что-то. Чужеродное.
Я остановилась, прислушалась, повертела головой по сторонам. На первый взгляд все было как обычно: птицы трещали, где-то далеко верещала безобидная дневная нечисть, булькало болото. Звенела особенная лесная тишина. Но в самом воздухе разлилось что-то опасное, и кожа, несмотря на довольно жаркий день, покрылась пупырышками.
Кабы не запекшаяся кровь на ладонях и ступнях и не слипшиеся волосы, я бы никуда не двинулась, а так пришлось. Лучше сейчас, потому что мыться, когда где-то поблизости околачивается мой ненадежный союзник, я не решусь. Только надо идти медленнее и внимательно смотреть, куда наступаю…
Предчувствие подвело, до источника я добралась без приключений. Ничего не произошло и там. Холодная вода взбодрила, смыла часть страхов, окутала тело крупной дрожью. Из-за нее приходилось сдерживаться, чтобы не броситься бегом к натопленному дому. Но как знать, когда еще получится вымыться спокойно, поэтому я стиснула зубы и, невзирая на холод, пробирающий до костей, долго терла себя пучком сухой травы, а потом тщательно вымыла волосы.
И возвращаться заставила себя медленным шагом, хоть и тряслась вся, и зубами стучала.
Как раз на обратном пути почувствовала едва уловимый запах. Пахло чем-то сладковатым и одновременно гнилью. Тогда же поняла, что запах этот был тут всегда, просто я внимания на него не обращала. И еще внезапно пришло четкое осознание: я не хочу здесь быть. Надо уйти как можно дальше!
Разум оказался сильнее паники и каких-то там предчувствий. Я еще раз огляделась, так и не сумела определить, что так странно пахнет, и решительно зашагала к временному пристанищу. Куда я одна, да еще без одежды? Дождусь Тавиша, если повезет, он вернется не с пустыми руками, тогда и поинтересуюсь у него обстановкой в Черном Лесу и заодно нашими планами.
Достигнув внутреннего согласия, я затворила за собой дверь, для этого пришлось навалиться на нее всем весом, потом соорудила перед ней на всякий случай гору из котелка и двух кружек и только после этого с чувством выполненного долга рухнула на лавку. Недолго терзалась муками совести и придумывала, чем буду замаливать у покровителей вину за воровство. Потом разомлела под просачивающимися сквозь не слишком чистое оконце солнечными лучами и провалилась в глубокий крепкий сон.
Надолго. Успела по-настоящему отдохнуть, а потом еще увидеть красочный сон, в котором у меня было нормальное лицо и я путешествовала в летучем экипаже.
Подумать, что видение окажется вещим — хотя бы одна его часть, — мне и в голову не пришло.
Ближе к вечеру меня разбудил грохот. Спросонья не разобравшись, где нахожусь и что вообще происходит, я схватила первое попавшееся и швырнула в ту сторону, откуда слышался звук. Уже после, постанывая, села, вспомнила, как сама же возвела баррикады у входа, и обозрела поднимающегося с пола очень злого Тавиша.
Наколдованный потирал лоб. Судя по гримасе на породистом лице, больно ему было вполне по-настоящему.
Первым попавшимся оказалась ложка.
— Это месть за вчерашнее? — подозрительно вопросил он, отодвигая ногой котелок, но подходить ближе не спешил.
Никогда никому не мстила, просто не задумывалась ни о чем подобном. Но сейчас ощутила нечто похожее на то чувство, которое испытывала в день, когда мне выдавали жалованье. А приятно!