Придирки к «Белой гвардии».
«Конечно, на поезд с деньгами напали, конвой перебили, и на снегу кровь и мозг.»
Не «мозг», а «мозги» (с ударением на последний слог): мозг — это орган, а мозги — просторечное название мозговой ткани (говорят ведь: «МОЗГИ тебе вышибу»).
По «Белой гвардии» легко заподозрить некрофильскую наклонность у Булгакова: слишком подробно он живописует некоторые сцены.
Николай Турбин отправляется разыскивать тело убитого полковника Най-Турса, предположительно оприходованное медицинским факультетом Киевского университета.
«Сторож отодвинул тяжелый засов, открыл чугунную дверь и опять щелкнул. Холодом обдало Николку. Громадные цилиндры стояли в углах черного помещения и доверху, так, что выпирало из них, были полны кусками и обрезками человеческого мяса, лоскутами кожи, пальцами, кусками раздробленных костей.»
«Вошли в огромную кладовую. Николка мутно видел то, чего он никогда не видел. Как дрова в штабелях, одни на других, лежали голые, источающие несносный, душащий человека, несмотря на нашатырь, смрад человеческого тела. Ноги, закоченевшие или расслабленные, торчали ступнями. Женские головы лежали со взбившимися и разметанными волосами, а груди их были мятыми, жеваными, в синяках.» И т. д.
Меня здесь возмутила утилитарность университетчиков: другие люди гибнут на улицах за идею, а эти радуются обилию бесхозных трупов.
Примечательное в «Белой гвардии»: 1918-й год, гражданская война, Киев переходит из рук в руки, но в кранах есть вода, а в бытовой электрической сети — напряжение; работают лифты (в морге, по крайней мере), профессора читают лекции студентам (добавим: Владимир Иванович Вернадский основывает Украинскую академию наук).
Придирки к «Дням Турбиных».
Булгаков трёх героев слил в одного: врач Алексей Турбин и полковники Малышев и Най-Турс спрессовались в полковника Алексея Турбина (даже не медицинской службы), соответственно прибавив ему возраста. Из-за таких изменений теряется «вкус подлинности»: что это за автобиографичность, если автор кроит и сшивает своего героя, как доктор Франкенштейн?
Герои «Дней Турбиных» прибавили в возрасте по сравнению с «Белой гвардией» наверняка не без влияния К. С. Станиславского, у которого была проблема с ролями для своих пожилых соратников. Булгаков пишет об этом в «Театральном романе».
А. В. Луначарский: в пьесе царит «атмосфера собачьей свадьбы вокруг какой-нибудь рыжей жены приятеля» («Известия» от 8 октября 1926 г.). Крепко сказано. В пьесе по сравнению с романом число поклонников главной героини возросло на одного.
Тальберга в «Белой гвардии» зовут «Сергеем Ивановичем», и он капитан, а в «Днях Турбиных» уже «Владимиром Робертовичем», и он полковник (чтобы ветераны Станиславского, зашпаклевав морщины, могли потянуть роль). Почему-то не назвали его Адольфом Генриховичем, к примеру: был бы ещё дальше от русского народа.
К украинской национальной идее Булгаков относился по-москальски и посмеивался над великим и могучим украинским языком. В «Белой гвардии»:
«— Сволочь он, — с ненавистью продолжал Турбин, — ведь он же сам не говорит на этом языке! А? Я позавчера спрашиваю этого каналью, доктора Курицького, он, извольте ли видеть, разучился говорить по-русски с ноября прошлого года. Был Курицкий, а стал Курицький… Так вот спрашиваю: как по-украински „кот“? Он отвечает „кит“. Спрашиваю: „А как кит?“ А он остановился, вытаращил глаза и молчит. И теперь не кланяется.
Николка с треском захохотал и сказал:
— Слова „кит“ у них не может быть, потому что на Украине не водятся киты, а в России всего много. В Белом море киты есть…»
Вряд ли во взглядах на кота-кита у Булгакова были большие расхождения с его положительными героями. Ну, правда, он честно убрался из Киева в Московию.
К пьесам «Зойкина квартира» и «Багровый остров» мне придраться не удалось. Могучая классика.
Пьеса «Иван Васильевич». Читается с лёгким трепетом, потому что именно по ней Леонидом Гайдаем в 1973 году был снят блистательный фильм «Иван Васильевич меняет профессию», который прекрасен в каждой своей мелочи. Придраться к чему-то, наверное, было бы можно, но совершенно не хочется. Эта пьеса — вдобавок картинка московской жизни 1930-х. Как ни поворачивай Булгакова, он — глыбища. Рядом можно поставить разве что Алексея Толстого.
Антисоветскость Булгакова. Из «Булгаковской энциклопедии»:
«1935, 30 октября — приход А. А. Ахматовой с известием об аресте мужа, Н. Н. Пунина, и сына, Л. Н. Гумилева. Булгаков помогает ей составить письмо И. В. Сталину.»