Советская власть разрывалась между двумя крайностями: с одной стороны, ей хотелось — с не остывшим ещё революционным пылом — передушить всяких неудобных интеллигентов, вроде режиссёра К. С. Станиславского, с другой, надо было проявлять или хотя бы изображать пролетарский гуманизм и стремление развивать «советскую культуру». В образовавшейся таким образом щели и перекантовывался много лет Михаил Булгаков.
Творчество Михаила Булгакова — это феномен в рамках СОВЕТСКОЙ литературы, а не какой-то другой. Его произведения довольно советские не только по тематике и не только потому, что в них нет явной антисоветскости, но ещё и по здоровой в целом направленности. У Булгакова нет попыток проехаться на мелком в человеках, нет зауми и всякой прочей ерунды, которая характерна для литературы «свободного мира». Булгаков писал так, чтобы иметь шанс опубликоваться в СССР, и советские требования к литературе сказались на нём положительно. Не будь советской цензуры, он, может быть, побирался бы «мелкотемьем» и пошлятиной, как, например, Владимир Набоков. Неприятие Булгаковым «советских реалий» — это больше неприятие чувствительным человеком реалий общества в принципе, а не отторжение именно советского общества.
А ещё можно сопоставить Михаила Булгакова (1891–1940) и Ивана Бунина (1870–1953). Бунин полжизни стриг купоны со своей известности, а Булгаков полжизни соображал, как раздобыть денег на протяг. Бунин в одном только Константинополе побывал 13 раз, а Булгаков вообще не был за границей ни разу. И Булгаков-то хоть чуть-чуть да повоевал в качестве военного врача, а Бунин только «Окаянные дни» настрочил. За всё хорошее в итоге выпала Бунину «нобелевка», а Булгакову — в основном «коммуналка» и больные почки. Зато Булгаков разнообразнее, ярче, здоровее и душевнее: не зря он мучился под «советами». И Булгакова ныне читают — и немало — а кто читает Бунина? Ну, может быть, пожилые антисоветчики его «Окаянные дни» перечитывают.
Из современников и почти-современников Михаила Булгакова тягаться с ним в жанровой широте и в занимательности может разве что Алексей Толстой. Примечательно, что появилась на свет «Булгаковская энциклопедия», а больше никакой именной писательской энциклопедии в России, кажется, не появилось.
В СССР сталинского периода Михаил Булгаков со своим творческим продуктом был, конечно же, не к месту. Не враг, но и не положительный фактор. Он только отвлекал советских людей от выполнения глобальной миссии. Обеспечь его Советская власть в году этак 1923-м небольшим комфортным жилищем и какой-нибудь синекурой — и советская литература выглядела бы несколько иначе. Вряд ли появились бы «Зойкина квартира», «Театральный роман», «Мастер и Маргарита». Даже «Собачье сердце» оказалось бы под вопросом. Да вот, такие они, творческие человечки: переплавляют личные неприятности в шедевры. Вас, мордастых тварей, гребущих под себя всякие блага, им не переиграть, несмотря на креативные способности, но их будут помнить и благодарить, а вы живёте, как клопы, и дерьмом растворяетесь в вечности.
Тезисы о Михаиле Булгакове:
1. Блистательный реалист, романтик, сатирик, фантаст.
2. Не мыслитель.
3. Курильщик, выпивальщик, картёжник, одно время морфинист.
4. Почечник с медицинским образованием.
5. Специалист по сифилису и другим венерическим болезням.
6. Более-менее успешно женился только с третьего раза.
7. Пироман и некрофил, но не ярко выраженный.
8. Не маргинал. Был вполне встроен в литературно-театральную среду.
9. По складу личности — не герой. Довольно компромиссный человек, приспосабливавшийся к Советской власти (эта характеристика не отрицательная).
10. Был иногда несколько зажимаем, но никогда не подвергался серьёзным репрессиям.
О своей негероичности Булгаков честно признаётся сам (в рассказе «Сорок сороков»):
«Категорически заявляю, что я не герой. У меня нет этого в натуре. Я человек обыкновенный — рождённый ползать…»
По натуре он не преодолеватель препятствий, но если судить по «рассказам врача», то человекоспасательских подвигов в свою бытность больничным врачом насовершал он немало. Было крайне трудно, но он не «закосил», не сбежал, а стойко держал оборону — и довольно долго. В «Пропавшем глазе»:
«Я делал две ампутации бедра, а пальцев не считаю. А вычистки. Вот у меня записано восемнадцать раз. А грыжа. А трахеотомия. Делал, и вышло удачно. Сколько гигантских гнойников я вскрыл! А повязки при переломах. Гипсовые и крахмальные. Вывихи вправлял. Интурбации. Роды. Приезжайте с какими хотите. Кесарева сечения делать не стану, это верно. Можно в город отправить. Но щипцы, повороты — сколько хотите.»