(Это ведь потяжелее и позначительнее, чем мои собственные в том же возрасте два года в Советской Армии в роли начальника смены РЛС, отвечавшего за высотомер и запросчик, с лишь двумя зимними выездами на учения в калмыцкую степь. И я всего-то раскроенный палец оравшему от боли сержанту однажды перевязал (совместно с фельдшером) — и как я этим гордился! Да, а ещё чуть мой собственный глаз не пропал, когда мне под него железякой садануло. На сантиметр выше, и я — адмирал Нельсон.)
Булгаков — герой поневоле. Порядочный человек, в общем.
Недопечатанность Булгакова при его жизни — больше следствие конкуренции со стороны других авторов, чем неприятия его творчества Советской властью. Если бы его считали антисоветчиком, то, во-первых, не печатали бы совсем, а во-вторых, отправили бы туда же, куда Мандельштама, Домбровского, Шаламова, Штильмарка и многих других.
В 1980-х, 1990-х гг. Булгакова интенсивно «раскручивали» в антисоветских целях, из-за чего он стал чрезвычайно популярен в русскоязычной части мира. Но там хоть было, за что раскручивать.
В настоящее время Михаил Булгаков — культовый писатель, модный объект поклонения в среде интеллигентов абсурдистско-эмоционального склада.
Жизнь Михаила Булгакова не так уж плохо смотрится поверхностно со стороны: симпатичная внешность, небедная молодость в прекрасном городе Киеве, ранняя удачная женитьба по любви, хорошее образование и благоприятная для выживания профессия, три прекрасные основные Маргариты плюс множество второстепенных, переписка со Сталиным, полное отсутствие тюремных отсидок, бесспорный и востребованный талант, ранняя известность, втёртость в московскую литературно-театральную верхушку, наконец, могила на Новодевичьем кладбище и даже камень от Гоголя на этой могиле. Да, было несколько тяжёлых лет, были морфинизм, тиф, сожжённые дневники, сволочи-соседи, гадкие рецензии в газетах, но всё это отлично пошло в переплавку и вылилось в содержательные художественные произведения, а иначе ему, может, не о чём было бы писать.
Минусы булгаковской жизни: не бывал за границей, с жильём было долгое время очень трудно, киндеры не получились (но он их и не особо хотел), почки болели.
Ни в какое позорное дело Булгаков не вляпался. В Гражданскую войну он уклонился от выполнения гражданского долга, но тому есть веские оправдания. В общем, у него почти образцовая, яркая биография великого русского писателя, которую хоть интересно читать.
Отыскалось в интернете (forum-msk.org, 11.01.2007, Александр Трубицын «Сталин и Булгаков — в чем сходство?»):
«А о чем, например, булгаковские „Похождения Чичикова“?
О торжестве „демократии“ и способах борьбы с ней.
(…)
Как видим, „демократия“ и тогда существовала и развивалась по всем заветам Сахарова-Солженицына-Лихачева, по мечтам Горби-Ельцина-Яковлева. И проституция, и коррупция, и частная внешняя торговля, и самогонный коньяк, и колбаса из дохлятины, и железо из опилок, и аферы с недвижимостью и электрификацией, продуктами и ваучерами — как будто вернулись мы снова во времена Булгакова. И даже терминология демиков: „все разрешено, что не запрещено“ — взята ими у булгаковской Коробочки.
А как предлагает Булгаков наводить порядок? Да вот так:
„И вот тут (чего во сне не увидишь!) вынырнул, как некий бог на машине, я, и сказал: — Поручите мне. Изумились: — А вы… того… сумеете? А я: — Будьте покойны. Поколебались. Потом красным чернилом: — Поручить. — Тут я и начал (в жизнь не видел приятнее сна!)… Набрал воздуху и гаркнул так, что дрогнули стекла: — Подать мне сюда Ляпкина-Тяпкина! Срочно! По телефону подать! — Так что подать невозможно… телефон сломался. — А-а! Сломался! Провод оборвался? Так чтоб он даром не мотался, повесить на нем того, кто докладывает!! Батюшки! Что тут началось! — Помилуйте-с… что вы-с… сию… хе-хе… минутку… эй! Мастеров! Проволоки! Сейчас починят. В два счета починили и подали. И я рванул дальше: — Тяпкин? М-мерзавец! Ляпкин? Взять его прохвоста! Подать мне списки! Что? Не готовы? Приготовить в пять минут, или вы сами очутитесь в списках покойников! Э-э-то кто?! Жена Манилова — регистраторша? В шею! Улинька Бетрищева — машинистка? В шею! Собакевич? Взять его! У вас служит негодяй Мурзофейкин? Шулер Утешительный? Взять!! И того, что их назначил — тоже! Схватить его! И его! И этого! И того! Фетинью вон! Поэта Тряпичкина, Селифана и Петрушку в учетное отделение! Ноздрева в подвал… в минуту! В секунду!! Кто подписал ведомость? Подать его каналью!! Со дна моря достать!! Гром пошел по пеклу… — Вот черт налетел! И откуда такого достали?! А я: — Чичикова мне сюда!! — Н… н… невозможно сыскать. Они скрымшись… — Ах, скрымшись? Чудесно! Так вы сядете на его место. — Помил… — Молчать!! — Сию минуточку… сию… повремените секундочку. Ищут-с. И через два мгновения нашли! И напрасно Чичиков валялся у меня в ногах и рвал на себе волосы и френч и уверял, что у него нетрудоспособная мать. — Мать?! — гремел я, — мать?.. Где миллиарды? Где народные деньги?! Вор!! Взрезать его мерзавца! У него бриллианты в животе! Вскрыли его. Тут они. — Все? — Все-с. — Камень на шею и в прорубь! И стало тихо и чисто.“