У Булгакова в целом удачно получается в очередной раз поменять лагерь, по крайней мере, номинально. В защиту его можно сказать, что, во-первых, его переходы случались в основном не по личной инициативе, а во-вторых, некоторые из них оправдывались «клятвой Гиппократа»: считалось ведь у приличных людей, что врач должен лечить всех подряд, невзирая на лагерную принадлежность.
«Конец мая — Булгаков становится заведующим театральным отделом (Тео) подотдела искусств. Весна — лето — параллельно с работой в Лито и Тео Булгаков читает лекции перед спектаклями оперной и драматической труппы местного Русского театра, пишет пьесу „Самооборона“ (юмореска в одном действии). 4 июня — премьера пьесы „Самооборона“ на сцене Первого Советского театра Владикавказа. 1 июля — Булгаков выступает с докладом на диспуте о Пушкине. Июль — август — пишет „большую четырехактную драму“ „Братья Турбины (Пробил час)“. Сентябрь — преподает в Народной драматической студии Владикавказа. 21 октября — премьера пьесы „Братья Турбины (Пробил час)“ в Первом Советском театре Владикавказа. 28 октября — Комиссия по обследованию деятельности подотдела искусств резко критикует деятельность этого учреждения. 25 ноября — Булгаков вместе с заведующим писателем Юрием Львовичем Слезкиным и еще двумя сотрудниками изгоняется из подотдела искусств.»
По правде говоря, изгнали Булгакова правильно: не с его идейными установками было советским искусством руководить.
В «Булгаковской энциклопедии»:
«В „Под пятой“ [дневниковые записи — А. Б.] проявился свойственный Булгакову бытовой антисемитизм. Он [Булгаков — А. Б.] всячески подчеркивает еврейскую национальность несимпатичных ему людей, вроде издателя „Белой гвардии“ З. Л. Каганского или некоторых руководителей „Накануне“. Возможно, подобное отношение к евреям укрепилось у него еще в семье. (…) В то же время, черносотенно-погромных настроений Булгаков не разделял…»
Из Википедии:
«В 1939 году Булгаков работает (…) над пьесой о Сталине („Батум“). Пьеса была одобрена Сталиным, но вопреки ожиданиям писателя она была запрещена к печатанию и постановке.»
Ну, Булгаков!
Из «Письма Правительству СССР» (1930):
«Попыток же сочинить коммунистическую пьесу я даже не производил, зная заведомо, что такая пьеса у меня не выйдет.»
«Произведя анализ моих альбомов вырезок, я обнаружил в прессе СССР за десять лет моей литературной работы 301 отзыв обо мне. Из них: похвальных — было 3, враждебно-ругательных — 298.»
«Но когда германская печать пишет, что „Багровый остров“ — это „первый в СССР призыв к свободе печати“ („Молодая гвардия“ N1 — 1929 г., — она пишет правду. Я в этом сознаюсь. Борьба с цензурой, какая бы она ни была и при какой бы власти она ни существовала, — мой писательский долг, так же, как и призывы к свободе печати. Я горячий поклонник этой свободы и полагаю, что, если кто-нибудь из писателей задумал бы доказывать, что она ему не нужна, он уподобился бы рыбе, публично уверяющей, что ей не нужна вода.»
«Вот одна из черт моего творчества и ее одной совершенно достаточно, чтобы мои произведения не существовали в СССР. Но с первой чертой в связи все остальные, выступающие в моих сатирических повестях: черные и мистические краски (я — мистический писатель), в которых изображены бесчисленные уродства нашего быта, яд, которым пропитан мой язык, глубокий скептицизм в отношении революционного процесса, происходящего в моей отсталой стране, и противупоставление ему излюбленной и Великой Эволюции, а самое главное — изображение страшных черт моего народа, тех черт, которые задолго до революции вызывали глубочайшие страдания моего учителя М. Е. Салтыкова-Щедрина.»
«Мыслим ли я в СССР?»
«Ныне я уничтожен. Уничтожение это было встречено советской общественностью с полной радостью и названо „достижением“.»
«Я ПРОШУ ПРАВИТЕЛЬСТВО СССР ПРИКАЗАТЬ МНЕ В СРОЧНОМ ПОРЯДКЕ ПОКИНУТЬ ПРЕДЕЛЫ СССР В СОПРОВОЖДЕНИИ МОЕЙ ЖЕНЫ ЛЮБОВИ ЕВГЕНЬЕВНЫ БУЛГАКОВОЙ.»
«Если же и то, что я написал, неубедительно, и меня обрекут на пожизненное молчание в СССР, я прошу Советское Правительство дать мне работу по специальности и командировать меня в театр на работу в качестве штатного режиссера.» «…в Москве громадному количеству актеров и режиссеров, а с ними и директорам театров, отлично известно мое виртуозное знание сцены.»
«Если меня не назначат режиссером, я прошусь на штатную должность статиста. Если и статистом нельзя — я прошусь на должность рабочего сцены.»